Птицы
Пьеса в 3-х действиях.
Действующие лица:
Василий Григорьевич ─ ветеран ВОВ, за 90.
Георгий ─ сын Василия Григорьевича, главный редактор издательства, за 60.
Людмила ─ дочь Георгия, шеф-редактор в том же издательстве, за 40.
Иван ─ сын Людмилы, студент журфака, нет 20.
Анна ─ красивая девушка, приехавшая в Москву на несколько дней, чуть за 20.
Евгеничев Ев. Ев. ─ близкий друг Георгия, известный публицист, колумнист, под 60.
Глеб ─ друг Ивана, руководитель военно-патриотического клуба, 25 лет.
Майор Дыбов ─ участковый инспектор.
Полицейские, консьержка.
Место действия ─ большая квартира на северо-западе столицы. Интерьер столовой-гостиной. Видна дверь на балкон, четыре комнатные двери, дверь на кухню и в ванную. За окном пролетают птицы.
Действие первое
Входят Иван и Анна.
Иван. Какая тебе музыка нравится? Я же ничего о тебе не знаю. Что поставить? (Подходит к домашнему кинотеатру).
Анна. Я сама не знаю. Ой, сколько у вас книг! Ты что, сам все это прочитал?
Иван. Сам ─ но не все. (Включает музыку.) Садись, а то весь день на ногах.
Анна. Я никогда столько книг не видела. (Садится, берет со столика раскрытую книгу.) Это ты читаешь?
Иван. Нет, это ─ дед: он исторические только читает. Пойду чайник поставлю. (Уже из кухни.) Мама любит Улицкую и Акунина, а мне больше Толкин нравится. А у тебя кто любимый автор?
Анна (кладет осторожно книгу на стол и осматривает обстановку). У меня? Этот как его? ─ не помню уже. (Встает, издали всматривается в корешки за стеклом.) ГОмер у меня любимый.
Иван (выходит из кухни). Какой ГОмер?.. (Смотрит на книжный шкаф.) А! Гомер, наверно?
Анна. Да, Гомер ─ я ошиблась.
Иван. Я же совсем ничего о тебе не знаю: что ты любишь, что тебе нравится? А ты ничего не рассказываешь.
Анна. Ой, мне нравится ─ всё.
Иван. Как это ─ всё?
Анна. В с ё-ё-ё!
Иван. Ух ты, впервые встречаю человека, которому нравится «всё-ё-ё». (Опускается перед ней на пол, целует ее колени). А я тебе нравлюсь?
Анна встает, Иван обнимает ее ноги, в это время из своей комнаты выходит Василий Григорьевич ─ девушка пугается и плюхается в кресло.
Василий Григорьевич. Осторожней! (Проходит на кухню).
Анна. Ой, кто это?
Иван. Это ─ дед. (Встает и тянется к ее губам).
Анна (отстраняя его). Он нас видел!..
Иван. Ну и что…
Анна. Он сейчас выйдет!..
Иван. Пусть выходит…
(Из кухни выходит Василий Григорьевич с коробочкой лекарства в руке ─ Иван садится на подлокотник).
Василий Григорьевич. У тебя там чайник уже выкипел ─ не дергайся: я выключил. Ну, представь меня барышне.
Иван. Это ─ дед Василий Григорьевич, это ─ Аня. Аня, у меня лучший в мире дед. Дед, чай будешь?
Василий Григорьевич. Очень приятно ─ сидите-сидите, не вставайте. (Василий Григорьевич садится боком на стул. Иван уходит на кухню).
Анна (стараясь говорить громче). Я учусь в музыкальном колледже, живу в Зыбунах, мне уже есть двадцать один год.
Василий Григорьевич. Я нигде не учусь, живу в Москве, и мне уже нет двадцати одного года ─ и никогда не будет. Вот и познакомились.
Иван (выходит с чашками). Аня, помоги, пожалуйста.
Василий Григорьевич. Мне без заварки.
Иван. И холодной водой разбавить?
Анна и Иван уходят на кухню, оттуда доносится звяканье посуды, их голоса. Василий Григорьевич достает и кладет таблетку на стол.
Анна. Вау, какая кухня огромная ─ я никогда таких не видела!.. Так высоко, ажно дух захватывает! Как вы тут живете?
Иван. Смотрим на жизнь с высоты птичьего полета…
Иван с Анной возвращаются: он наливает чай, достает из шкафа коробку конфет; она ставит на стол вазу с пирожными.
Иван. Может, тебе бутерброды сделать? Дед, ты обедал?
Василий Григорьевич. Я сыт, спасибо. (Анне.) Где вы побывали? что видели? ─ вы, если я правильно понял, в Москве проездом?
Анна. Нас на Красную площадь возили, на Поклонную гору.
Иван. Там мы и познакомились год назад. А ты представляешь, у нас дед Василий ─ настоящий герой. Он всю войну прошел, горел в танке, брал Берлин. Спас человечество от коричневой чумы, освободил, короче, нашу планету от зла. Это как в звездных войнах: темная сторона Силы пыталась уничтожить Землю, а Люк Скайуокер с помощью протонной торпеды взорвал Звезду Смерти. (Василию Григорьевичу.) Дед, ты самый лучший человек на свете! Мы все так тебя любим… Ты ─ настоящий герой века!
Крепко обнимает старика, тот пытается освободиться.
Василий Григорьевич. Тихо ─ раздавишь… Ну все, давайте чай пить. И где же вам, Аня, больше понравилось.
Анна. Ой, везде. Мне везде понравилось.
Иван. Ей нравится всё.
Василий Григорьевич. В двадцать лет мне тоже, наверно, нравилось всё. (Запивает таблетку).
Иван (делает музыку тише). Дед, а расскажи, как ты в танке горел ─ и как вы сами себя подбили. (Анне.) Это, вообще, прикольно.
Василий Григорьевич. Да по глупости, можно сказать, все получилось. Глупый был, молодой, хоть и начальник штаба полка уже. Было это под Данцигом, сейчас это ─ польский город Гданьск… Захотелось мне на танке покататься ─ сели мы с командиром первого взвода на его латаную-перелатанную «тридцатьчетверку» и выехали из расположения… Я за водителя, он на командирском месте. Но недолго мы катались: только пересекли линию сторожевого отряда, как наткнулись на фашистов, обходивших наши позиции с фланга. Они как раз из леса выезжали: впереди «тигр» ─ прямо на нас прет, ─ за ним целая колонна танков и бронетехники…
Входит Людмила с пакетами.
Людмила (не в духе). Бойцы вспоминали минувшие дни… Здравствуйте. Почему меня не предупредили, что у нас гости?
Иван (целуя мать и отбирая у нее сумки). Вот и мама пришла! Мама, это ─ Аня; Аня, это ─ мама.
Людмила. Ну мамой меня называть еще рано, я надеюсь, ─ Людмила Георгиевна.
Анна (привстав). Анна.
Иван. Мама, ты посмотри, какая девушка ─ это же прелесть, а не девушка! А какая она добрая: Аня ─ волонтёр, помогает обездоленным детям! Представляешь, такая девушка, топ-модель, ходит по приютам и помогает детям! Ну, посмотри же, мама, какая красавица!
Людмила. Да вижу, не слепая.
Иван. Мы с ней познакомились в прошлом году на митинге за фальсификацию выборов. Они тогда на ВВЦ жили.
Людмила. Как раз такую красоту и надо на ВВЦ показывать.
Иван. И сейчас Аня приехала в Москву на несколько дней ─ их в общаге поселили. Разве может такая девушка жить в общаге? Можно, она у нас сегодня переночует?
Людмила. Это те анчоусы, которых на автобусах завезли?
Иван. Мам, ну какие анчоусы ─ что ты такое говоришь!
Анна. Спасибо. Я анчоусов как-то не очень, мне больше желтые полосатики нравятся.
Людмила (Ивану). Прости, солнце мое: я с работы ─ устала, просто с ног валюсь. Вы уже ужинали?
Иван. Мы с Аней в кафе перекусили, а дед ужинать отказывается.
Василий Григорьевич. Ничего, я вот с молодыми чай просто попью.
Людмила. С молодыми ─ ха!.. (Вставляет наушники в уши, уходит на кухню.) Мне ваш чай как слону дробинка: голодная, как волк, ─ поэтому и злая, как собака.
Иван. Дед, продолжай.
Василий Григорьевич. Ну, дело прошлое… Выехали мы, значит, из-за леса ─ а на нас «тигр» прет, и за ним ─ колонна бронетехники. Я по тормозам ─ встал как вкопанный ─ метров пятьдесят до него. Он тоже остановился и хобот свой опускает на прямую наводку. Комвзвода ─ молодец, не растерялся: у него пушка в боевом положении была: бронебой, подкалиберный, в патроннике, ─ выстрелил, почти не целясь. И так удачно получилось, что наш снаряд попал прямо в ствол противника ─ у «тигра»-то калибр больше нашего, ─ так он, удивительное дело, прошел по образующей ствола немецкого танка. Тот тоже выстрелил, но с небольшим опозданием. Оба снаряда встретились над казенником. (Казенник ─ это место, куда вставляется снаряд.) Как рвануло! Казенник разворотило лепестками внутрь танка ─ и весь экипаж от нашего снаряда был убит мгновенно! Но мало того: сдетонировал их боекомплект. Я сразу ─ на газ, развернулся на месте ─ а у фашиста башню оторвало, и она нам на корму грохнулась. Удар был такой силы, что я подумал, это мы взорвались, а не «тигр». У нас горючее загорелось, однако двигатель не заглох ─ и мы помчались в расположение полка. Фашисты из-за подбитого нами танка сразу проехать не смогли: он перегородил им дорогу. Наши услышали взрыв, поднялись по тревоге ─ и разгромили группировку противника. Правда, награды мне никакой не дали, потому как я нарушил устав, ─ комполка еще сказал: скажи «спасибо», что под трибунал тебя не отдали. Но так как мы ненароком, можно сказать, сорвали обходной маневр врага, меня решили не наказывать.
Входит и слушает Георгий с барсеткой и портфелем.
Георгий (в благодушном настроении). Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе рубились они… Всем добрый вечер. (Смотрит на Анну).
Иван. Дед, привет. Это ─ Аня. Аня, это ─ дед.
Анна. Здрасте. Вы тоже дед?
Георгий. Ну какой же я дед? Разве я похож на деда? (Ставит портфель на журнальный столик).
Анна. Я тоже так думаю.
Иван. Это ─ младший дед. Дед Василий ─ старший, а Георгий Васильевич ─ его сын, маме ─ папа, а мне ─ дед.
Георгий. Ну, вот так как-то… Можно просто ─ Георгий.
Из кухни выглядывает Людмила.
Людмила (Георгию). Ты ужинать будешь? (Василию Григорьевичу.) Дед, может тебе все-таки яичницу сделать? (Василий Григорьевич трясет отрицательно головой).
Георгий. Да нет, спасибо, я на деловой встрече поел. Лучше льда мне наморозь.
Людмила. Везет главредам: все их кормят… (Уходит. Из кухни.) Ты техосмотр мне сделал?
Георгий (выкладывает из барсетки диагностическую карту). На ресивер положил. (Достает из бара бутылку виски и стакан.) Передали техосмотр частникам, а я, как у одного дядьки его покупал, так и продолжаю покупать. Не знаю, хорошо это или плохо, но у нас так исторически сложилось, что к каждой цели есть два пути, и ничем этого не перешибешь. (Людмила из кухни: «Это «стабильность» называется».) Как там у Некрасова? (Изображает указательными и средними пальцами кавычки.) «Средь мира дольнего для сердца вольного есть два пути»… Только у нас «просторная дорожка, торная» как раз пустая стоит, а все по узенькой стараются просочиться. (Ивану и Анне.) Вам я не предлагаю: у вас, молодых, кровь сама как выдержанное виски должна быть. К тому же вам, наверно, еще восемнадцати лет нет? Батя, ты будешь?
Василий Григорьевич. Только не твою самогонку, ─ разве, коньяку наперсточек.
Георгий наливает стопку коньяку.
Анна. Мне уже двадцать один год.
Василий Григорьевич. И я еще кое-что узнал: Анна учится в музыкальном колледже, живет в Зыбунах, и ей нравится ─ всё.
Георгий. Да вы что! Прям-таки ─ всё? (На кухню, Людмиле.) А ты примешь ─ just for the health?
Иван. Всё-ё-ё!
Анна. Ну не всё…
Иван. Всё-всё! Кроме анчоусов.
Анна. Это потому что меня в школе Анчоусом дразнили.
Георгий. Как это мило. Я всегда говорил, что в таком молодом организме… то есть молодом оптимизме и юной бодрости, ─ залог возрождения России.
Из кухни выходит Людмила с тарелкой и мельхиоровым ведерком, вынимает один наушник.
Георгий (приподняв бутылку). For the health?
Людмила. Нет, у меня еще работы невпроворот. Деду зачем налил?
Георгий. Ничего, ему полезно.
Людмила вставляет наушник, садится к столу и начинает сосредоточенно с помощью ножа и вилки есть. Георгий кладет лед в стакан и садится в кресло. Василий Григорьевич пригубливает из своей рюмочки.
Людмила. Вот сволочи, все-таки они его посадили!
Георгий. Опять свое «Ухо Мацы» слушаешь?
Людмила (отмахиваясь). Да тихо вы!
Анна. «Ухо» чего?
Иван. Он так радио одно называет.
Георгий. Это ─ наши московские дела, Анечка, ─ можно к вам так обращаться? А как там у вас, в вашем Усть-Задрищенске, был марш триллионов?
Анна. В Зыбунах. Я живу в Зыбунах.
Иван. Аня состоит в «Молодой гвардии».
Георгий. Ага… герои-молодогвардейцы!
Людмила. Анчоусы. (Все-таки она все слышит, несмотря на наушники).
Анна. Мне больше желтые полосатики нравятся.
Георгий. Так, может, вам пива налить? (Ивану.) Поди достань в холодильнике, только в бокалы налей ─ не из банок же дуть.
Анна. Да нет, я пересладила уже пирожными ─ потом кисло будет.
Людмила (вынув из ушей наушники). Чем же вы занимаетесь в этой своей (Изображает одной рукой кавычки.) «Молодой гвардии»? Насколько я помню, это была диверсионная организация ─ так вы тоже подрывную деятельность ведете?
Анна (смутившись). Почему подрывную?.. Сейчас защищаем детей-сирот от иностранных усыновителей. Боремся с фальсификаторами истории ─ готовим проект «георгиевская ленточка», собираемся подписать свыше восьми тысяч открыток для ветеранов ВОВ.
Людмила (раздраженно). Вы, милая, слышите сами себя ─ что говорите: защищаем детей-сирот ─ от усыновителей? Это все равно что защищать голодного от еды. Я, конечно, на марши не хожу, но тут бы пошла ─ против «закона подлецов»…
Георгий. Ну чего на девчонку напала! В сущности, хорошее дело ребята делают. Я по своей работе знаю, какой вал фальсификаций сейчас идет. А перегибы во все времена бывали, даже на самом верху.
Людмила. Ну вас ─ всё: мне некогда…(Уходит с тарелкой на кухню).
Георгий. Нам рассказывают, что Красная Армия была не готова к войне и в то же время хотела напасть на Гитлера, но Гитлер ее опередил. Какая чушь! Стараются внушить мысль, что нет разницы между Сталиным и Гитлером: просто один бандит опередил другого бандита. Это, конечно, грязная, гнусная ложь, а те, кто это говорит, подонки и мерзавцы, которые таким образом плюют на могилы советских солдат. Рассказывают про трупами завалили, про заградотряды какие-то невероятные, про дикие репрессии НКВД. Батя, ты видел горы трупов, которыми немцев забрасывали? (Василий Григорьевич качает головой.) Ну вот… Отношением к этому меряется подлость человеческая сегодня: всякий, кто говорит, что завалили телами, о том, что были трусы, о том, что хотели сдаваться немцам в плен, просто является подонком и негодяем.
Людмила (по дороге в свою комнату, с большим яблоком и грушей в руке). Оседлал своего конька! Все, меня нет. (Уходит в свою комнату).
Анна. А я хочу, чтобы был мир во всем мире, чтобы не было больше войн, чтоб исчезли все границы и различия между людьми: религиозные,политические,националистические. Чтобы все люди объединились и жили дружно. Строили фабрики и дороги, добывали полезные ископаемые, производили товары народного потребления.
(Пауза. За окном идет снег).
Георгий. Нда-а… Обнимитесь, миллионы… И кем же вы будете после вашего колледжа? баянистом в детском саду?
Анна. Почему баянистом? ─ я по классу фортепиано иду.
Георгий. По классу фортепиано тоже далеко не уедешь. Нет, это не дело. Надо будет потом поразмыслить над этим.
Василий Григорьевич. В самом деле, Гоша, помоги Ане в Москву перевестись.
Иван. Дед, правда, что тебе стоит к себе устроить!
Георгий. А как же учеба? Можно попытаться, конечно, в Гнесенку перевести…
Иван. А жить она у нас ─ пока ─ может.
Георгий. Ты погоди ─ какой быстрый! Вдруг Аня еще не согласится.
Анна. Аня согласится.
Иван. Ну вот?..
Василий Григорьевич. Ну вот.
Георгий. Стоп-стоп! Куда же я устрою? Разве, по работе с селебрити? Мы запускаем глянцевый журнал ─ не от хорошей жизни, конечно.
Иван. Во-во-во, с селебрети!
Анна. Я могу. Мне нравятся журналы. Если что, вы меня подучите потом?
Иван. Дедуль, а дедуль, ну пожалуйста!
Георгий. Ну об этом рано пока говорить. (Анне.) Что-то вы не едите совсем?
Анна. Ой, я уже накушалась. (Гладит себя по животу.) Все почти у вас съела.
Василий Григорьевич. Может, вас еще чем-нибудь угостить? (Встает, идет на кухню).
Иван. Дед, сиди ─ скажи только, что принести. (Уходит вслед за Василием Григорьевичем).
Георгий. Давайте все-таки за знакомство? Нехорошо, конечно, детей спаивать…
Анна. Я не ребенок, мне уже есть двадцать один год.
Георгий. Это хорошо, это очень хорошо… (Подходит к бару.) Но вот легкое что-нибудь… Мартини, например? Вам, Анечка, нравится мартини?
Анна. Да, нравится.
Георгий. Ах, ну да, вам же нравится ─ всё.
Анна. Мне не всё нравится! Это я так просто сказала.
Георгий. Ну мартини-то, надеюсь, вам понравится ─ и кисло не будет. (Ставит перед Анной бокал и наливает из бутылки).
Василий Григорьевич выходит с корзиной фруктов, следом идет Иван с бланманже на тарелочке. С трех сторон они ухаживают за гостьей.
Иван. Вот, Аня, бланманже попробуй ─ во рту тает.
Василий Григорьевич. Давайте я вам яблочко очищу.
Георгий. Нет, я лучше коктейль «мартини» сделаю ─ вы, Анечка, пробовали «мартини» ─ не вино, а коктейль? (Забирает у нее бокал и возвращается к бару, там добавляет джин, лед, оливку).
Василий Григорьевич. Или нет, лучше манго скушайте ─ я вам манго очищу. Очень полезный фрукт, оказывается: содержит много антиоксидантов, клетчатки, способствует расщеплению белковой пищи.
Георгий. Вот, Анечка, мартини, «фифти-фифти», со льдом, ─ сразу пейте, пока лед не растаял. Тут и антиоксидантны, и расщепление. (Ставит перед Анной бокал).
Иван. Тогда ты лучше сначала манго скушай, а потом бланманже, а то и вправду кислить будет...
Входит Людмила с раскрытым ноутбуком, все сразу расходятся по своим местам.
Людмила. Лишь бы снова девушка не «пересладила» ─ а то как-то чересчур приторно получается!
Повисает неловкая пауза. Анна пробует мартини и делает выдох: «а-а-а».
Анна. Да нет, мартини совсем не приторнаЯ ─ мне нравится.
Людмила (садится на диван с ногами, ставит перед собой ноутбук). Слава Богу. Вы спать не собираетесь?
Георгий (Людмиле). Ты что, уже поработала?
Людмила. Нет. А что, мешаю?
Георгий. Да нет, ─ боюсь, мы тебе мешать будем.
Людмила. Всё, накрылась моя работа: Евгеничев исправленный вариант задерживает: говорит, к субботе вышлю ─ накрылись мои выходные медным тазом. Новости почитаю. (Читает с дисплея).
Пауза опять.
Василий Григорьевич. Какая-то зима в этом году затяжная.
Иван. Скорей бы уже весна, как надоел этот снег!
Георгий. Не знаю, хорошо это или плохо, но климат меняется на планете.
Анна (захмелев). Конец света все-таки будет или нет?
Георгий. Я уже столько концов света пережил ─ больше, чем съездов партии!
Анна. У нас тоже конец света в Зыбунах в прошлом году ждали.
Иван. А конец света расписания не имеет ─ он без расписания приходит. Челябинский метеорит, говорят, это ─ только первая ласточка.
Людмила. Кто говорит? ─ жители Зипунов?
Иван. Почему? Вон, птицы массово гибнут, рыбы, дельфины, ─ пчелы в Америке пропали.
Георгий. Глупости все это.
Иван. Вообще, специалисты говорят, в поведении животных за последние годы наблюдается множество аномалий, и само их поведение меняется.
Георгий. Ну и что? ─ все течет, все изменяется.
Людмила (что-то ищет и читает). В Белоруссии агрессивный бобер напал на рыбака и загрыз до смерти.
Иван. А не так давно заяц покусал охотника, не помню уже где, ─ кажется, в Германии.
Анна. У нас в городе, у одного фермера свинья родила поросенка с двумя головами.
Людмила. В городе ─ у фермера ─ свинья? Ну ладно, надо спать укладываться, а то после этих ваших разговоров не уснешь. (Анне.) Я вам здесь постелю ─ не возражаете? (Хлопает по дивану и встает).
Георгий (почти в сторону). А что, Анна у нас остается ночевать? Хм…
Иван. Мама, пусть Аня спит в моей комнате, а я в гостиной лягу.
Людмила. Не выдумывай. И здесь прекрасно можно выспаться по сравнению с ВВЦ. А вас в каком павильоне держали? ─ не достижений животноводства?
Анна. Нет, рядом с китайскими товарами.
Людмила убирает со стола.
Василий Григорьевич. Пойду и я, а то что-то устал…
Анна (Людмиле). Давайте я вам помогу.
Людмила. Ну, помогите.
Все встают и разбредаются: Иван идет вслед за женщинами на кухню, Василий Григорьевич с трудом поднимается и уходит к себе в комнату. Один Георгий остается в кресле, наливает себе виски, задумчиво пробует, поднимает брови и хмыкает. Затемнение.
Ночь. На диване спит Анна спиной к зрителям. Из своей комнаты на цыпочках выходит Георгий, крадется к дивану. В этом момент из двери напротив появляется Иван и делает вид, что что-то ищет на журнальном столике, подсвечивая себе телефоном. Георгий проходит мимо дивана в ванную. Там шумит вода в смывном бачке, после чего оба расходятся по своим комнатам.
Немного погодя входит Иван и крадется к дивану, из спальни выглядывает Георгий ─ Иван меняет направление и скрывается в ванной. Георгий подходит к дивану и задумчиво смотрит на спящую Анну, затем делает вид, что ищет на столике, подсвечивая телефоном. Из ванной выходит Иван ─ они расходятся по комнатам.
Через какое-то время встает Анна, раскладывает думки и накрывает их одеялом. Подходит к двери Ивана, долго прислушивается, возвращается и ─ исчезает в комнате Георгия.
Из своей комнаты появляется Василий Григорьевич, он тоже направляется к дивану, но только опирается о спинку и нетвердой походкой скрывается на кухне. Через минуту оттуда доносится грохот, как при падении человека. Из двери выглядывает Георгий, прислушивается, забирает со стола бутылку мартини, два стакана, уходит к себе и запирается на замок.
Раннее утро, где-то играет будильник. Из своей комнаты в ванную проходит заспанная Людмила, в халате. Потом бредет на кухню, там загорается свет ─ слышится вскрик, ее испуганный голос: «Дед, что с тобой! Дед, а дед!.. Да он холодный!». Вбегает Людмила, замирает в растерянности. Затем хватает телефон, быстрым шагом подходит к двери Георгия, пытается одной рукой набрать номер, а другой открыть дверь. Дверь не поддается, номер не набирается. Она стучит и зовет: «Папа, открой!». Выходит Георгий, прикрывает за собой дверь: «Что шумишь?».
Людмила. Ты почему закрываешься?
Георгий (потягиваясь). Что стряслось?
Людмила. Там с дедом что-то… По-моему, он умер ─ надо «скорую» вызвать!..
Георгий (сразу проснувшись). Постой… (Забирает у нее телефон).
Оба быстро идут на кухню, оттуда доносится возня, словно кого-то переворачивают, пытаются привести в чувство. Голос Георгия: «Папа, ты слышишь меня? Папа!..» ─ Людмила: «Дай я «скорую» вызову!» ─ «Тихо ты! Да он коченеть уже начал ─ какая «скорая»! Зрачки не реагируют…». Минуту длится тишина. Георгий: «Всё: пульса нет. Сердце, скорее всего, не выдержало. Вон лекарство по полу рассыпал. Говорил же я ему: буди меня, если что». ─ «В любом случае, врача надо вызвать»… ─ «Да постой ты ─ дай подумать!»
Из кухни выходят Георгий и Людмила.
Георгий. «Скорая» уже не поможет. Нужно все обдумать…
Людмила (схватившись за лицо). О Боже, какой ужас! (Садится на стул, рядом садится Георгий).
Георгий. Да-а, жил человек, жил ─ думал, наверно, вот завтра сделаю то-то, то-то: выпью еще рюмочку, послушаю своего любимого поэта Ваншенкина, полюбуюсь на птиц за окном ─ а его, раз, и выключили, как свет в туалете. С другой стороны, деду уже девяносто лет: хорошо пожил, достойно. Всю войну прошел, детей-внуков вырастил, карьеру такую сделал. А главное, был хороший человек, все его уважали. Хотя, конечно, мог бы еще жить да жить.
Людмила. Не надо было ему коньяк наливать...
Георгий. Ну да, теперь ты на меня собираешься вину за смерть отца взвалить. От коньяка работа сердца только улучшается.
Людмила. Что теперь делать, что делать?.. Как мы будем без деда, я не представляю?
Георгий. Нда-а, я тоже не представляю… Особенно без его пенсии.
Людмила. Как ты можешь ─ дед еще не остыл! Он там на полу лежит!
Георгий. А как ты, дорогая, собираешься ипотеку платить, интересно? У нас его пенсия погашала фактически половину платежа по ипотеке. Полторы тысячи долларов на дороге не валяются. Это безотносительно к деду и его памяти. Давай так: мухи отдельно, котлеты отдельно. Кредит я еще за своего «птеродактиля» не выплатил ─ а нам господдержку урезали за то, что выборы плохо освЯщали ─ через «я». Хоть в Госдеп подавайся! Я сам пенсионер ─ не ровен час выпрут на заслуженный отдых.
Людмила. Ну, продашь джип ─ возьмешь машину поскромнее.
Георгий. Так и будет… Только новую я теперь не возьму, а будем вместе на твоей «вишенке» ездить.
Пауза.
Георгий. И в Таиланд вы этим летом не поедете отдыхать с Иваном.
Пауза.
Людмила (задумчиво). Где деньги Ваньке на учебу теперь брать? ─ декан на бюджет не переводит: уперся ─ и ни в какую…
Георгий. Да-а, деда нам всем сильно будет не хватать.
Людмила. Ну что об этом теперь говорить: в любом случае исправить ничего нельзя. Надо думать, как отдать ему последний долг. Давай я подниму Ивана, и перенесем дедушку на кровать.
Георгий. Погоди Ивана поднимать… Ну почему ничего нельзя исправить: исправить, может быть, и нельзя, но предпринять кое-что можно.
Людмила. Что предпринять? Воскресить ты его собираешься?
Георгий. Ну нет, я же не Господь Бог ─ но придумать все равно что-нибудь можно.
Людмила. Что тут можно придумать ─ ума не приложу!
Георгий. Ты пенсию за деда по доверенности в банке получаешь?
Людмила. А что толку? ─ платить ее в любом случае перестанут.
Георгий. Не перестанут…
Людмила. Как не перестанут? Когда свидетельство о смерти оформим, автоматически перестанут.
Георгий (переходя на шепот). А мы его не будем оформлять. До поры, до времени…
Людмила. Как не будем? ─ деда-то похоронить надо…
Георгий. Не надо. Пусть дома пока побудет.
Пауза.
Людмила. То есть как это дома побудет? ─ ты в своем уме?
Георгий (наигранно строго). Как ты можешь отцу родному такое говорить: «в своем уме»?
Людмила. Простите, папуля, но, может, вы виски вчера перебрали?! Ну и как ты это себе представляешь.
Георгий. Очень просто представляю… Сейчас на улице мороз ─ вынесем его на балкон, балкон у нас закрытый… Так он еще семье поможет, ─ я уверен, дед и сам был бы не против.
Людмила делает знак замолчать, встает, подходит к дивану, смотрит на контуры девушки под одеялом.
Людмила. Какой у человека сон здоровый, вот что значит близость к природе. (Но что-то вызывает у нее подозрение ─ она приподнимает угол одеяла.) Ах, мерзавка!..
Людмила решительно идет к двери Ивана ─ вскакивает Георгий и останавливает ее.
Георгий. Погоди, сейчас не до этого. Пусть спят пока.
Людмила (с ненавистью смотрит на дверь сына). Что значит: «спят пока»! Там эта шалашовка ─ ты понимаешь! Вот гадина какая, мы ее за стол ─ она и ноги на стол! Задурила мозги дурачку нашему!
Георгий (удерживая вырывающуюся Людмилу). Ну ладно, мальчик уже большой. Надо сначала с дедом закончить. То, что они спят, даже хорошо: Ивану незачем знать о наших делах.
Людмила садится на диван, обхватив голову руками.
Людмила. Час от часу не легче. Тут беда: человек умер ─ а через стенку форменное (подбирает слово) ─ бл…ство: мой сын с этой прошмонтовкой...
Георгий. Так всегда в жизни: и смерть, и бл…ство ─ все вместе. Откуда ты такие слова-то знаешь?
Людмила. Я же современных авторов читаю. Ну ладно, вынесем мы деда на балкон ─ а дальше что? Рано или поздно его все равно похоронить придется ─ что тогда делать будем?
Георгий. Я с Евгеничевым переговорю: он нам поможет оформить. Я с ним уже беседовал. Все это решаемо. Но, в любом случае, год-два у нас есть для маневра ─ пока дела поправятся.
Людмила. О-о, так ты давно уже все продумал, когда еще дед живой был!
Георгий. Человек тем и отличается от животного, что он может планировать будущее. Ну, давай перенесем его, пока дети спят…
Людмила. Дети! Какие там дети!.. Ты говоришь: год-два ─ а тепло придет, все растает ─ весна не за горами, ─ что тогда?
Георгий. Что тогда? ─ тогда морозильную камеру купим ─ нам все равно нужна. Евгеничев говорит: еще трех человек знает, у кого пенсионеры дома хранятся. У одного даже двое: и дед, и бабка ─ причем в одной камере друг на дружке лежат…
Людмила. Тьфу, да не рассказывай ты мне этих подробностей! Та-ак… А если его кто-нибудь хватится: соседи ─ волонтеры опять поздравлять с Днем Победы придут, сестра или племянники, не дай Бог, приедут? Как, вообще, все это с точки зрения закона?
Георгий. С законом тоже решаемо ─ ну, в худшем случае, условный срок за мошенничество… да и то, я думаю, возмещением можно отделаться. Но никто ничего не узнает, кроме Евгеничева. Соседи… Многих ты соседей знаешь? Сколько их там за стенкой, ты считала? ─ я думаю, им до нас также нет никакого дела. Волонтерам скажем, что дед уехал на встречу с однополчанами. А если родственнички заявятся? ─ ну тетка-то не поедет: она ходит еле-еле, ─ а племянникам скажем: отправили в санаторий подлечиться ─ дед же два раза в год на профилактику ложился, они это знают.
Людмила. Ну давай нести что ли ─ а то он там один на полу лежит… Только я боюсь…н
Людмила встает.
Георгий. Один ... Одному ему теперь предстоит целую вечность лежать, да и нам всем тоже ─ и еще неизвестно, где лучше. Может быть, даже так ─ в кругу семьи, хоть какое-то время? Ведь хоронили же древние родственников у себя под кроватью. Да и сейчас в Европе многие предпочитают держать урны с прахом не в колумбарии, а где-нибудь на полочке в шкафу. Так что ничего в этом из ряда вон выходящего нет.
Людмила. А как-то я так помню: у древних наоборот считалось проклятием для рода, если не погребен один из родственников.
Георгий. Да ладно ─ просто игнор одной из глупых традишн.
Людмила. Теперь у нас свой скелет в шкафу будет… Но они, по крайней мере, отдают дань умершему.
Георгий. А тебе кто мешает отдать эту самую дань? Потом сядем и помянем деда ─ или тебе бумажка нужна из загса?
Людмила (опять садится). О Боже мой, Боже мой… Мы же не голодаем, не бедствуем: сейчас не война, не разруха … Все у нас есть ─ что же мы такое делаем?
Георгий. Все есть ─ так ничего не будет! Заберут квартиру ─ придется в Зипуны переехать. Ну, давай подымайся.
Людмила (снова встает). Надо бы его завернуть во что-нибудь. Ну хоть в одеяло. (Берет одеяло с дивана).
Георгий. Возьми какое-нибудь похуже.
Людмила. Это и есть «похуже». Ох, страшно мне туда заходить.
Георгий. Чего там страшного? ─ надо живых бояться. Придется свет выключить, чтобы из соседних домов не увидели: сейчас люди уже на работу собираются. Сразу балкон открою… (Выключает свет на кухне, открывает балконную дверь ─ доносится шум просыпающегося города).
Идут на кухню, освещая путь телефоном.
Голос Людмилы (из кухни). Ох, страшно мне ─ не могу…
Голос Георгия. Да это минутное дело ─ давай помогай… Глаза боятся, а руки делают…
Доносятся возня и пыхтение: опять там кого-то ворочают.
Голос Людмилы. Ай! Он шевелится!..
Голос Георгия. Дура! Это я его задел! Надо чем-то перевязать, чтобы одеяло не спадало. Иди веревку найди.
Голос Людмилы. Где я тебе сейчас веревку найду?!
Голос Георгия. Где хочешь ─ иди ищи!
Голос Людмилы. Нет у меня веревки ─ иди сам ищи!
Голос Георгия. Та-ак… Давай тогда проводом каким-нибудь … или лучше удлинитель тащи.
Из кухни быстро на четвереньках выползает Людмила, открывает нижний шкаф горки, подсвечивает себе телефоном. Находит там что-то, ползет обратно. Доносятся опять те же звуки.
Голос Георгия. Постой, надо ноги в коленях подогнуть, а то он потом у нас в морозилку не поместится.
Голос Людмилы. Да они у него не гнутся уже!
Голос Георгия. Еще гнутся немного… Держи так ─ дай я потуже затяну.
Голос Людмилы. О Господи! Разве дед такое обращение заслужил!
Голос Георгия. Я тебя умоляю ─ нашла время для умозрений! Бери под колени… Всё, понесли.
Голос Людмилы. Надо ногами вперед выносить.
Голос Георгия. Бл…дь! Да какая разница! Тащи давай!..
Из кухни, согнувшись, чтобы их нельзя было увидеть в окно, появляются две тени, несущие большой сверток. Георгий идет впереди и пытается ногой открыть захлопнувшуюся дверь на балкон. В этот момент из его комнаты выходит Анна ─ все замирают. Она включает свет ─ несколько секунд длится немая сцена. Затем выключает ─ все гаснет.
Занавес
Действие второе
День Победы. Место действия то же. У балконной стены стоит горизонтальная морозильная камера. По телевизору фоном идет парад на Красной Площади. В центре сцены Людмила накрывает на стол. В креслах Георгий и Евгеничев за аперитивом.
Георгий. Как ты советовал: с блокировкой панели управления, с замком, чтобы предотвратить несанкционированный доступ. С ним, конечно, дороже, но так спокойнее.
Евгеничев. Все правильно. А функция автономного холода здесь предусмотрена на случай отключения электроэнергии?
Георгий. Да, есть ─ написано: до ста часов держит отрицательную температуру благодаря встроенным аккумуляторам холода.
Евгеничев (качает с сомнением головой). Ну до ста ─ вряд ли: производитель обычно завышает технические характеристики. Но даже если часов пятьдесят продержится ─ и то достаточно, потому что в этой стране всего можно ожидать. Какие еще опции есть?
Георгий. «Ноу фрост», антибактериальное покрытие…
Евгеничев. Антибактериальное покрытие ─ это хорошо, а вот «ноу фрост» ─ не очень… (Входит Людмила с салатницей.) Происходит, как бы это сказать… заветривание продуктов: испаряется влага ─ их лучше заворачивать в специальные полиэтиленовые мешки. Хотя, с другой стороны, размораживать не надо: включил ─ и забыл.
Людмила (замерев). У нас там не продукты лежат.
Евгеничев. Я знаю. Но все равно лучше завернуть в полиэтилен.
Людмила (схватившись за лоб). О Боже мой! (Уходит на кухню).
Георгий. Переживает…
Евгеничев. Да не из-за чего тут переживать! (Показывает на потолок и на стены: можно спокойно говорить? Георгий кивает.)
Георгий. Пока никого нет.
Евгеничев. А кто будет?
Георгий. Да никого не будет ─ внук, может быть, подойдет со своими друзьями и все. Теперь и гостей не пригласишь. (Показывает на морозильную камеру). Иван ничего не знает…
Евгеничев. Ну понятно… В чем тут смысл? Те, кто погорел на этом, люди в основном недальновидные. Они не заботились, как бы это выразиться, о сохранности «продукта», а старались поскорее от него избавиться: увезти, закопать по-тихому (так быдланы, в основном, поступают) ─ ну он, естественно, портился. Рано или поздно все равно кто-нибудь заинтересуется: а где… скажем, то-то, то-то? ─ и стукнет (Стучит по подлокотнику.) в-в-в… контролирующие органы. Те придут ─ а ты его уже разморозил и предъявил в свежем виде: вот, мол, только сегодня ночью… свернулся. Врач тоже особо смотреть не будет. Полторы тысячи баксов в месяц, говоришь? ─ глупо было бы похоронить такую пенсию. За три года набежит… (Считает.) Пятьдесят шесть кусков: полтора миллиона деревянными ─ мелочь, а приятно. Три года продержаться вполне реально, а можно и дольше ─ можно так и до ста кусков дотянуть… Ну, спасибо деду за победу! (Поднимает стакан).
Георгий. За деда.
Людмила (ставит тарелки и садится за стол). Не надо дольше. Мне кажется: я и года не выдержу. Когда он на балконе лежал, и то лучше было.
Евгеничев. Да ну, нелепица какая! Дело привычки, человек ─ такое животное, ко всему привыкает. К тому, что он на балконе лежит, вы же привыкли. У одного моего знакомого уже лет пять и бабка, и дед в одной морозилке лежат ─ так он там и пельмени, и бекон хранит. Привычка.
Людмила. Иногда мне кажется, особенно в темноте, что это ─ большое яйцо, и будто я снесла его… Но как такое возможно, чтобы я родила отца моего отца? Просто фрейдизм какой-то. Мне снится, будто я ─ большая птица, снесла это яйцо и теперь высиживаю его, и охраняю, чтобы кто-нибудь не добрался до него: не разбил, не разорил гнездо.
Евгеничев. Но яйцо ─ не простое, а золотое!
Георгий. Да… Ты про это не забывай.
Евгеничев. У меня даже была мысль приобрести хладокомбинат ─ и оказывать населению услуги по хранению пенсионеров… Шутка.
Людмила. Если бы не надо было платить Ваньке за учебу, я бы ни за что на это не согласилась.
Евгеничев. Кстати. А как вы, ему объяснили, куда дедушка делся?
Георгий. Сказали, что дед уехал навестить свою заболевшую сестру, мою тетку, в Пермь.
Евгеничев. Да-а… Родственные связи ─ это единственное, что сейчас осталось надежного, да и то… А сколько сестре лет?
Георгий морщит лоб и смотрит на Людмилу.
Людмила. Она на пять лет младше деда…
Евгеничев. А сюда ее перевезти нельзя? Еще бы одну пенсию получали.
Георгий. Не-ет, там своих родственников навалом!
Евгеничев. Мда-а, родственники… Это самое неприятное, что может быть в вашей ситуации: вдруг им захочется пообщаться с дедушкой.
Георгий. Не захочется: тетка лежит ─ не встает, а племянники, мои двоюродные братья и сестры, знают, что им тут ничего не светит ─ в смысле наследства, ─ поэтому носа сюда не кажут.
Евгеничев. Все равно Ивану придется рассказать правду: не может же дед вечно гостить у сестры?
Георгий. Да, надо его как-то подготовить к этому: он у нас мальчик, ранимый.
Евгеничев. И чем раньше, тем лучше: такие вещи затягивать не стоит ─ а вы и так уже затянули. Надо поговорить по-взрослому: так и так, мол, семья оказалась в сложном положении… Нет денег на твою учебу и так далее… Дед и сам, мол, просил его сразу не хоронить. А по телефону дед с сестрой не общался?
Георгий. Да нет, тетка ─ глухая тетеря, ничего не слышит. По праздникам только открытки ─ и все. И то за деда Людка всегда писала.
Евгеничев. Понятно… Лишь бы просто так погостить не нагрянули.
Георгий. Ну придумаем что-нибудь: у нас ремонт ─ и принять не можем. Или на дачу всем семейством переехали ─ что-нибудь сочиним.
Евгеничев. А больше никто узнать не мог?
Георгий пожимает плечами: да никто…
Людмила. Ну как никто?! А эта… твоя п р о т э ж е-е ─ она нас тогда видела, когда мы деда на балкон перетаскивали.
Евгеничев. Какая еще протеже?
Георгий. Да девушка тут… герлфренд Ивана.. я ее на работу устроил. Ну…
Людмила. Не знаю, чей она герл и чей френд, но обосновалась она у нас конкретно, как у себя дома в Зажопинске ─ и уезжать, по-моему, в ближайшее время не собирается!
Евгеничев. Что значит «обосновалась»? здесь живет?
Георгий. Да нет же, жила ─ пока на работу не устроилась: все равно у нас комната деда освободилась.
Евгеничев. И что, она вас видела, когда вы?..
Людмила и Георгий (разводят руками). Ну да…
Евгеничев. Это не очень хорошо есть ─ если чужой человек посвящен в семейные тайны.
Георгий. Да какая она чужая? ─ она уже как родная, почти член семьи… (Людмиле.) Ну как внучка, я имею в виду!..
Людмила. Кому-то она, может, и как родная ─ а, по мне, так кукушонок, который скоро выпихнет всех нас отсюда!
Георгий. Да она, скорее всего, ни о чем не догадывается. Что она там видела в темноте? ─ может, что и видела, но сомневаюсь, чтобы что-нибудь поняла.
Людмила. Да, Женя, у нас не один, а целых два скелета в шкафу.
Евгеничев. Интересно бы посмотреть…
Людмила. Возможно, сегодня увидишь.
Георгий. Да нет, это не то, что ты думаешь: просто двум женщинам трудно ужиться под одной крышей. Так и моя покойная мама, твоя бабушка, не могла ужиться со своей снохой, твоей матерью. Из-за этого, почитай, я с ней и расстался. Царствие им небесное, ─ надеюсь, смерть их примирила. Так что история повторяется…
Людмила. Не из-за этого, мама говорила, вы расстались, а из-за твоих похождений…
Слышно, как кто-то отпирает ключом входную дверь.
Георгий. Тихо: дети пришли!
Людмила (вставая и удаляясь на кухню). Ну вот, легка на помине...
Входят Иван и Анна, у обоих георгиевские ленточки на куртках. В руках у Анны их целый пучок.
Иван. Здравствуйте, дядя Женя. С Днем Победы вас. Это ─ Аня, (Анне.) а это ─ дядя Женя, Евгений Евграфович. Ев-Ев, как у нас все называют.
Евгеничев (разглядывая Анну). Очень приятно. Можно просто: Евгений. Так о чем я, бишь?.. А-а… Сподобился я тут, будучи в Вене, попасть на концерт Венского симфонического ─ в рамках Vienna Spring. Слушал Первую Брамса в исполнении Нельсонса. Не знаю, за что его так хвалят: ничего сверхвыдающегося я не обнаружил: приличный, добротный дирижер, иногда даже академичен, но в целом неплохо.
Георгий. Ты не слышал в его исполнении Четвертую симфонию. Полгода назад он играл в Таллинне с Бирмингемским оркестром. Мне его трактовка, напротив, показалась чересчур психологичной, я бы сказал, лиричной, но, возможно, так и следует исполнять романтиков. В порыве страсти он даже палочку выронил.
Евгеничев. Ну ты сравнил Четвертую с Первой: Четвертая ─ это вершина, а Первая ─ только предгорья…
Анна подходит к Евгеничеву.
Анна. Разрешите вам прикрепить георгиевскую ленточку в знак того, что вы помните и гордитесь о страшных днях войны…
Евгеничев. Нет, я не помню, но горжусь: меня тогда еще на свете не было.
Анна. Так вам привязывать ─ или как?
Евгеничев. Или как. Я не одобряю всей этой кампанейщины.
Георгий (подставляя грудь). Мне приколи.
Анна. Вы сами, Георгий, а то я до вас не дотягиваюсь. (Передает ему ленту).
Из ванной выходит Глеб, застегивая на ходу брюки.
Глеб. Здравия желаю!
Георгий и Евгеничев смотрят на вошедшего. Из кухни появляется Людмила.
Иван. Это ─ Глеб, командир поискового отряда «Харон», занимается розыском и захоронением погибших солдат, сам герой русско-грузинской войны, морпех.
Глеб протягивает руку, но Евгеничев не спешит ее пожать.
Георгий (пожимая ему руку). Георгий Васильевич, а это ─ Евгеничев Евгений Евграфович. (Уходит в ванную).
Глеб. О как!
Евгеничев. Что вас удивляет?
Глеб. Как совпало: и фамилия, и имя-отчество почти что одинаковые ─ надо желание загадывать.
Евгеничев. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
| 
