Ночь с Ремарком
– Я хочу только несбыточного.
– Тогда вам нечего больше желать. Вы всё уже имеете.
Эрих Мария Ремарк, "Жизнь взаймы"
Действующие лица:
Эрих Мария Ремарк
Медведь Прокофий
Чарлз Роберт
Марлен Дитрих
Действие 1
Пятое февраля 2036 года. Тайга. Вечер пятницы. Из своей берлоги медленно выбирается, шатаясь, медведь Прокофий.
Прокофий. И чёрт меня вчера дернул этого зайца послушать! Всё спустил, всех запасов на зиму лишился! Он, небось, ещё до начала игры с волком договорился меня до нитки обобрать. Теперь сидят где-нибудь под кустом, моими огурчиками солёненькими хрустят. Эх, сколько раз себе обещал завязать с покером! Так нет же… Лучше бы у меня блохи завелись… (Продолжает что-то невнятно бормотать себе под нос.)
Неожиданно Прокофий натыкается на лежащего в сугробе человека с рюкзаком за плечами.
Прокофий. Эй, ты чего это здесь разлегся?
Ремарк (сонно). А что, уже прилетели?
Прокофий. Прилетели и приземлились. Только вот я что-то не помню, чтобы заяц меня о туристах предупреждал. Не сезон сейчас.
Ремарк (оглядывается по сторонам). Тайга! Тайга…
Прокофий. Да, тайга. Чего одно и то же заладил?
Ремарк. Позвольте представиться: моя фамилия Ремарк.
Прокофий. Вы, в наших-то краях?
Ремарк. Да, и очень рад данному обстоятельству. Вы и представить себе не можете, как долго мне пришлось там, наверху, об этой командировке договариваться. Повезло, что Лев Николаевич мне свой паспорт одолжил.
Прокофий. Меня звать Прокофием. Хочу вас сразу предупредить: никаких Триумфальных арок, ни отелей «Интернациональ», ни церквей с оргАнами, ни даже обелисков вы у нас не найдете.
Ремарк. Благодарю за вашу откровенность, Прокофий. Но обо всем этом я уже писал.
Прокофий. Пойдемте лучше, Ремарк, в мою берлогу. Там, по крайней мере, при разговоре не идет пар из пасти, простите, изо рта.
Оба заходят в берлогу и садятся рядом с маленькой кривой печью. Ремарк снимает рюкзак и ставит его неподалеку от себя. Где-то недалеко лежат сложенные в аккуратную стопку книги, многие из которых – произведения Ремарка.
Ремарк. Вижу, Прокофий, вы много читаете.
Прокофий. Да, водится такой за мной такой грешок… Скажите мне, Ремарк, зачем вы пожаловали в Россию? Тем более, в нашу холодную тайгу. Летели бы себе хотя бы в центральную Москву: там вам – и памятники архитектуры, и концерты, и красивые женщины…
Ремарк. Любопытство, простое любопытство – это слово убережет нас от утомительной дискуссии.
Прокофий. Вы избегаете длинных дискуссий или скучных собеседников?
Ремарк. Я сохраняю силы для работы над моим новым произведением.
Прокофий. А вы ещё пишете?
Ремарк. Да, я по-прежнему писатель. Пишу – и ничего не могу с этим поделать… Пару десятилетий назад был на консультации у Фрейда – не помогло. Проблема в том, что наше небесное начальство не просит меня остановиться, как многих других, которым пришлось навсегда завязать с этим. Один из начальников даже снабжает меня бумагой, а взамен я читаю ему вслух отрывки из своих произведений где-то раз в месяц.
Прокофий. Жаль, что у нас никого не просят остановиться… Замечательно, что вы оказались в нашей тайге.
Ремарк. Тайга – удивительное место: в её темнохвойных объятиях, человек сливается с природой воедино и вспоминает о своей хрупкости. Но в то же самое время, он чувствует спокойствие, безмятежное спокойствие…
Пауза.
Перед своей командировкой я собирал о тайге материалы, беседовал с путешественниками. Но, конечно, одних фактов всегда недостаточно, чтобы о чём-то написать.
Прокофий. Я раскрою вам, дорогой писатель, один секрет: в тайге ещё можно услышать собственные мысли. А в городе не то, что мысли, даже слов собеседника уже давно никто не слышит: только шум, бесконечный шум… (Закрывает уши лапами.)
Ремарк (прислушивается к тишине, после небольшой паузы). Да, вы правы, Прокофий.
Прокофий. Вы уже разговаривали со своим издателем? Не думаю, что он будет в восторге от вашей идеи. Теперь печатают только то, что не заставляет думать.
Ремарк (смеется). Вот уже лет семьдесят я не встречался ни с одним издателем. Я сам единолично решаю судьбу своих произведений. По правде сказать, свои рукописи я складываю на хранение... Только, к сожалению, места в моей крохотной квартирке там, наверху, совсем уже не осталось.
Прокофий. Ремарк, если хотите, я могу передать вашу будущую рукопись на хранение моему брату Василию. Как только он весной проснется от зимней спячки, я непременно поговорю с ним об этом. Уверен, он согласится.
Ремарк. Благодарю за беспокойство. Но вот только никак не могу понять: почему Вы, медведь Прокофий, не впали в спячку этой зимой?
Прокофий. Эх, дорогой писатель, четвертую зиму подряд маюсь. Даже снотворное для меня дятел в городской аптеке умыкнул – ничего не помогает.
Ремарк. А алкоголем не пробовали лечиться?
Прокофий. Конечно пробовал. Тем более, как ещё спасаться в лютые морозы? У нас ведь не Европа и ваши весёлые минус 5-10 – у нас в тайге всё по-настоящему. Ух…
Ремарк. Вот, возьмите кальвадос. Настоящий, из Франции. (Достает бутылку из рюкзака.)
Прокофий. Подождите, Равик, я поищу рюмки.
Ремарк. Жоан, вы по мне скучали?
Прокофий (кокетливо улыбается). Еще слишком светло, чтобы в чём-либо признаваться.
Ремарк. И слишком холодно, чтобы думать о любви.
Прокофий (достает из под камня маленький сверток). Тогда вот вам, дорогой писатель, носки шерстяные.
Ремарк. Благодарю вас, мой самый преданный читатель. (Снимает обувь и надевает носки.)
Прокофий наливает кальвадос в рюмки.
Прокофий. Салют!
Ремарк. Салют!
Прокофий. Я пью за вашу новую книгу. Напишите о современной России правду: расскажите хотя бы об одном её отчаянном романтике, о любви, о вере... И не важно, что вас не опубликуют – Василий сохранит вашу рукопись в целости и сохранности до лучших времен.
Ремарк. А вы, Прокофий, не желаете ли сами приглядеть за мои будущим произведением?
Прокофий. Старый я уже, да к тому же много пью и ставки неприлично большие в покере делаю. Вот Василий – совсем другое дело: порядочный семьянин и летом только в лапту играет.
Ремарк. В таком случае именно вы должны взять на хранение мою рукопись.
Прокофий. Хорошо. Я заберу её у вас, когда вы будете готовы с ней расстаться.
Ремарк. Прошу вас, отнимите её у меня за секунду до того, как я утрачу к ней интерес. Я хочу тосковать по ней, хочу, чтобы она осталась для меня сокровищем.
Прокофий. Осторожно, мой дорогой писатель: вы заражаете меня романтизмом.
Ремарк. Я только лишь пробуждаю его…
Прокофий. Медведям не положено быть романтиками.
Ремарк. Но вы ведь читаете мои книги?
Прокофий. Никто в лесу, кроме Василия, не знает об этом. Они думают, что я вашими книгами печь топлю.
Неожиданно снаружи слышаться шаги и раздается голос: «Прокофий! Медведь, Прокофий!»
Ремарк. По-моему, это вас.
Прокофий. Нет, это всего лишь таёжный ветер. Не стоит к нему прислушиваться – пусть себе воет, что хочет.
Звук шагов слышится отчетливее, зов раздается снова. На этот раз более низким голосом: «Прокофий, Прокофий! Это я, Чарлз Робин! Ты здесь?»
Ремарк. Хм… Таёжный ветер хорошо знаком с вами.
Прокофий (недовольно). Тс-с-с!.. Тише, мой дорогой писатель, давайте сделаем вид, что нас здесь нет. Может, Чарлз Роберт все-таки мимо моей берлоги проковыляет.
Шаги удаляются. Прокофий облегченно вздыхает.
Прокофий. Ушёл!
Ремарк. Прокофий, неужели вы, такой сильный медведь, кого-то боитесь?
Прокофий. Бояться – что вы! Но от убежденных идеалистов лучше держаться подальше.
Ремарк. В этом вы совершенно правы, Прокофий: убежденные идеалисты могут быть очень опасны. Тем более, когда вы во власти таёжной ночи.
Прокофий (вздыхает). Я поставлю музыку. Вы, наверное, соскучились по звукам радиолы. Только вот моя – на батарейках.
Прокофий достает откуда-то из своих закромов пластинку, сдувает с нее пыль и включает радиолу. Из нее раздается песня "Parlez moi d'amour". Прокофий наливает еще по одной, и оба опрокидывают рюмки залпом.
Через несколько секунд в берлоге появляется радостный Чарлз Роберт.
Чарлз Роберт. Доброй ночи, Прокофий!
Прокофий разочарованно вздыхает и выключает радиолу.
Действие 2
Прокофий. И тебе, доброй ночи, Чарлз Роберт. Хотя ты, видно, спать не собираешься. (Достает ещё одну рюмку.)
Чарлз Роберт. Конечно нет! Ещё столько работы… (Ремарку.) А вы кто?
Ремарк. Моя фамилия Ремарк.
Чарлз Роберт. Чарлз Робин. Очень приятно. (Пожимает руку Ремарку.) Не хотите ли отправиться в кругосветное путешествие?
Ремарк. Нет, спасибо.
Чарлз Роберт. Жаль, очень жаль. Но вот всё равно вам два билета – вдруг передумаете. Прокофий, появлялись ли тут у вас охотники или нет?
Прокофий. Приходили двое пару недель назад. Однако как только они интернет поймали, так сразу же из охотников в геймеров превратились. Заяц у них из-под носа ружье и зажигалку стащил – ничего не заметили. А может, они сами ему отдали, чтобы он их от игры не отвлекал.
Чарлз Роберт. Жаль, очень жаль. Совсем нарушилась пищевая цепочка у вас: грибы подозрительные из города приносите, волки мышам общаги сдают, ты, Прокофий, от игромании лечишься. В следующий раз, когда охотники наведаются, ты хоть напади для приличия на кого-нибудь.
Прокофий. Ремарк, не пишите ничего, пожалуйста, об этом человеке. Чарлз Роберт не русский, он случайно в тайгу забрел – и уже год собирает тут у нас доказательства естественного отбора.
Ремарк. Чарлз Робин, а вы немного похожи на русского.
Чарлз Роберт. Ваши слова я сочту за комплимент. Спасибо, приспосабливаюсь.
Ремарк. Всем бы эмигрантам ваши способности.
Чарлз Роберт. Всё дело в желании и круге общения. Уверен, после пары часов беседы с Прокофием и у итальянца меланхолия начнет развиваться. Законы эволюции никто не отменял…
Прокофий. Ремарк, умоляю вас: не пишите в вашей книге об этом человеке! У него только лишь одна «эволюция» на уме. Достраивай, Чарлз Роберт, свой корабль побыстрее и отправляйтесь на поиски земли обетованной. Древесины у нас в тайге предостаточно…
Ремарк. Не беспокойтесь, Прокофий, я уже выбрал героя для своего нового произведения. Он, по обыкновению, романтик.
Чарлз Роберт. Хочу заметить, Ремарк, что для эволюции романтики совершенно бесполезны.
Ремарк. Как раз наоборот, Чарлз Робин.
Чарлз Роберт. Романтиков съедают в первую очередь.
Прокофий (наливает всем по одной кальвадоса). В таком случае, тост за выживших!
Ремарк. За приспособившихся.
Чарлз Роберт. За её Величество Эволюцию!
Выпивают.
Прокофий. Скажи мне, Чарлз Робин, ты сегодня случайно зайца не видел?
Чарлз Роберт. Зайца… (Задумчиво.) Нет, зайца точно сегодня не видел. Только волка – он нож у меня одолжил. Соленые огурцы хотел колечками нарезать.
Прокофий. Ишь ты, эстет, мои огурцы решил покромсать!
Чарлз Роберт. А, как я мог забыть! Ещё сегодня после обеда женщину в нашем таёжном лесу видел. Среднего роста, блондинка, в длинной темно-коричневой шубе.
Ремарк (взволнованно). Вы говорили с ней?
Чарлз Роберт. Я предложил ей два билета в кругосветное путешествие, но она отказалась. Может, не расслышала…
Прокофий. Ты, Чарлз Робин, сначала бы свой корабль достроил, а потом всех в кругосветку бы приглашал.
Чарлз Роберт. Мой «Бигль», между прочим, почти уже готов. Скоро буду мебель для капитанской каюты в центральной Москве заказывать.
Ремарк. Чарлз Робин, а эта женщина вас ни о чём не спрашивала?
Чарлз Роберт. Да, она интересовалась какими-то людьми. Вернее сказать, одним мужчиной: он представляется то Людвиг Зоммер, то Равик.
Прокофий. Людвиг Зоммер? Равик?!.
Ремарк. Марлен… Это она, я уверен. Марлен! Моя Марлен!..
Ремарк надевает рюкзак и выбегает из берлоги.
Прокофий. Ремарк, подождите! Я с Вами.
Чарлз Роберт. Что с твоим другом, Прокофий?
Прокофий догоняет Ремарка.
Прокофий. Ремарк, вы уверены, что женщина, которую встретил Чарлз Роберт, – это Марлен?
Ремарк. Не знаю… Но хочу в это верить.
Прокофий. Мой дорогой писатель, скажу вам откровенно: у нас в тайге Чарлза Роберта все держат за сумасшедшего. По-моему, у него явное раздвоение личности на почве дарвинизма. Не верьте ему.
Ремарк. Марлен, моя Марлен! Где же ты? Мар-лен!
Прокофий (громко рычит). Марлен! Мар-лен!
Ремарк. Я не видел её целую вечность – десять лет.
Прокофий. Десять лет – это не такой уж и большой срок.
Ремарк. Нет, Прокофий, это долго, очень долго… Поверьте мне…
Где-то в углу сцены появляется женский силуэт.
Прокофий. Посмотрите, дорогой писатель: (показывает вперёд лапой) это не ваша ли подруга?
Ремарк. Марлен!
Женщина оборачивается и замирает в нерешительности. Ремарк приближается к ней. Прокофий отходит, садится на пень неподалеку и вынимает из кармана книгу «Ночь в Лиссабоне». Открыв заложенную страницу, он начинает читать её.
Марлен. Это ты любимый… Я нашла тебя!
Ремарк. Марлен, что ты здесь делаешь посреди таёжного леса, на холодных просторах необъятной России?
Марлен. Я пришла за тобой. Я искала тебя.
Ремарк. Я спрашивал о тебе все эти годы, но ты, гонимая прочь враждебными ветрами, ускользала, стоило мне только приблизиться к тебе.
Марлен. Прости мне, любимый, меня вновь поманили огни софитов и ослепляющий свет больших городов.
Ремарк. Кто сказал тебе, что я здесь?
Марлен. Я прилетала за тобой туда, высоко на небо. Там мне удалось поговорить со Львом Николаевичем.
Ремарк. Я скучал по тебе, Марлен, очень скучал…
Обнимает её. Через несколько секунд Марлен вырывается из его объятий.
Марлен. Любимый, тебе немедленно нужно уходить отсюда.
Ремарк. Но к чему такая спешка, Марлен? Останься в моих объятиях – и эти снега станут горячим песком марокканской пустыни…
Марлен. Они по-прежнему ищут тебя… Они проверяют поезда, заходят в дома, расспрашивают о тебе всех и каждого. Они везде и повсюду, тебе нужно спасаться.
Ремарк. Но у меня есть паспорт Льва Николаевича.
Марлен. Да, я это знаю. Он мне сказал, что одолжил тебе свой документ. Но, любимый, не обманывай сам себя: при первой же проверке ты будешь разоблачён.
Ремарк. Как же так, Марлен? Ведь прошло столько времени… Мне казалось, что я наконец-то свободен.
Марлен. Всё ложь, любимый, всё это ложь… Целые сутки я блуждала по заснеженным лесам, искала твои следы, прислушивалась к стону таёжных ветров. В моей голове беспрестанно бродили жуткие мысли, ноги подкашивались, и я повсюду чувствовала зловещее дыхание призраков прошлого.
Ремарк. Марлен, моя Марлен! Нам не дано стереть из памяти те ужасные годы двадцатого века.
Марлен. Мы навсегда останемся их пленниками…
Ремарк. Марлен, ты дрожишь. (Обнимает её.)
Марлен. Я так устала бояться, что каждая наша встреча может стать последней...
Ремарк. Только предчувствие разлуки помогает нам не лишиться разума от бесконечного счастья… Марлен, ты ещё помнишь ночь Миллениума? Как мы неспешно гуляли по Елисейским полям, смотрели на звёзды полночного неба Рима, встречали рассвет на Бродвее? Ты помнишь, как мы были свободны и пересекали тысячи границ без единого листка бумаги в кармане?..
Марлен. Любимый, всё это был лишь сон – прекрасная иллюзия усталого разума.
Ремарк. Зачем мне снова бежать? Зачем снова продолжать эту бесконечную гонку?..
Марлен. Не спрашивай меня. Тебе самому хорошо известны ответы на твои вопросы.
Ремарк. И несмотря ни на что мы должны остаться в России на ночь. Мы будем слушать радиолу, пить кальвадос и вдыхать таёжный воздух. Метель занесет наши следы, а тёмная ночь сокроет наши силуэты от враждебных глаз.
Марлен. Обещай мне, что мы останемся здесь только до рассвета.
Ремарк. Обещаю…
Неожиданно к нему сзади приближается Чарлз Роберт.
Чарлз Роберт. Господин Ремарк, покажите немедленно мне свои документы!
Ремарк (удивленно). Чарлз Роберт, о чём это вы?
Чарлз Роберт. Я повторяю свой приказ: покажите ваши документы!
Марлен (дрожащим голосом). Любимый, покажи ему свой паспорт… Ведь нам нечего скрывать…
Ремарк нервно вынимает из внутреннего кармана потёртый документ в прозрачной обложке и отдает его Чарлзу Роберту. Тот внимательно его изучает.
Чарлз Роберт. Лев Николаевич, вы должны отправиться со мной. Или мне лучше по-прежнему называть вас вашим настоящим именем Ремарк?
Марлен (хватает Чарлза Роберта за локоть). Оставьте, оставьте наконец-то нас в покое! Я заклинаю Вас!
Чарлз Робин резко отталкивает Марлен. Она падает. Ремарк наклоняется, чтобы поднять её.
Чарлз Роберт. Оставьте её. Я вам приказываю.
Ремарк пристально смотрит на Чарлза Роберта и помогает Марлен подняться.
Чарлз Роберт. Ремарк, не вынуждайте меня применить оружие.
Ремарк. Могу я узнать, куда вы собираетесь меня вести?
Чарлз Роберт. Я не намерен ничего вам объяснять. Следуйте за мной.
Марлен. Будьте вы прокляты!..
Чарлз Роберт. Пока у меня есть нужные бумаги, фрау Дитрих, ваши проклятья меня совершенно не пугают. Ремарк, следуйте немедленно за мной!
Ремарк. Прощай, Марлен!
Марлен. Нет, я не хочу снова потерять тебя! Так не должно быть…
Чарлз Роберт. Ремарк, повторяю, следуйте за…
Прокофий подкрадывается к Чарлзу Роберту и ударяет его со всего размаха по голове книгой. Чарлз Роберт без чувств падает на землю.
Прокофий. Шпион… Не зря он мне никогда не нравился! Интуиция и на этот раз меня не подвела.
Ремарк. Спасибо вам, дорогой читатель!
Марлен. Что Вы будете делать с ним? (Указывает на Чарлза Роберта.)
Прокофий. Не беспокойтесь, что-нибудь придумаю. Может, на перевоспитание к волку отправлю. А теперь – уходите. Вы знаете, как добраться до ближайшей станции?
Марлен. Да, я знаю. У меня и карта есть.
Ремарк (к Прокофию). Прощайте, Жоан!
Прокофий. Прощайте, Равик. Я в одиночестве допью вашу бутылку кальвадоса.
Ремарк. Жоан, поверьте мне, вы будете одни только эту ночь, которая уже сдается под натиском приближающегося утра.
Прокофий. С вашим уходом моя душа навсегда останется одинокой…
Действие 3
Прокофий задумчиво сидит в своей берлоге около печи и не спеша допивает последнюю рюмку кальвадоса. Радиола включена, тихо играет "Parlez moi d'amour".
Прокофий. Гений исчез, и наивно полагать, что однажды он вернётся в затерянный среди молчаливых снегов крохотный мир. Но здесь, в берлоге, в моём маленьком приюте грёз, навсегда останется о нём память. Эти кривые стены навечно запомнят одну длинную таёжную ночь пятого февраля 2036 года и будут беззвучно перешёптываться друг с другом, вдыхая эфир воспоминаний. А пустая бутылка кальвадоса будет подслушивать их разговоры и вспоминать о своей безумной молодости в Париже.
Одна ночь… Одна длинная таёжная ночь. Он сидел напротив меня и рассказывал о своём новом произведении. Мы пили кальвадос и слушали радиолу. Да, похоже, что романтики – это особый вид. Днём мы верим в эволюцию и выстраиваем ряд логически выверенных суждений, но стоит ночи вступить в свои права – и мы без боя сдаёмся в плен своим иллюзиям, страхам и призракам прошлого.
Я не знаю, где гений найдет приют следующей ночью – ему и после смерти суждено скитаться по неизведанным мирам. Я же навсегда останусь здесь: на моей родной земле, посреди бесконечного таёжного леса и его утренних туманов.
Прокофий широко зевает. Выключает радиолу, ложиться рядом с печью и засыпает.
Конец
|
