 ИНФОРМАЦИОННЫЙ БЛОГ ЛИТЕРАТУРНЫЙ БЛОГ АВТОРСКИЕ СТРАНИЦЫ ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ |
| |
ВОЛОШИНСКИЙ СЕНТЯБРЬ международный культурный проект |
Произведения участников Волошинского конкурса
» Волошинский конкурс 2013
номинация: «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей»
|
Таинственная Черубина
ТАИНСТВЕННАЯ ЧЕРУБИНА
Их было много, она одна.
Они хотели видеть, она скрыться.
Марина Цветаева.
Две вещи в мире для меня всегда
были самыми святыми: стихи и любовь.
Елизавета Дмитриева.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
1. ВЕДУЩАЯ
2. МАКОВСКИЙ Сергей Константинович– редактор журнала "Аполлон”
3. ЧЕРУБИНА ДЕ ГАБРИАК, Елизавета ДМИТРИЕВА, поэтесса
4. ВОЛОШИН Максимилиан, поэт, художник
5. ГУМИЛЕВ Николай, поэт
6. СОМОВ Константин– художник, член редакции журнала "Аполлон”
7. ГЮНТЕР Иоганнес – поэт, член редакции журнала "Аполлон”
8. Два Секунданта.
(Сцена разделена на две зоны: комната Дмитриевой в Крыму
и кабинет редакции журнала «Апполон». В комнате Дмитриевой стоит небольшой круглый стол, покрытый кружевной скатертью, на столе – настольная лампа, книги, телефон, фарфоровый чайник и две чашечки на серебряном подносе. Рядом – два стула. На заднике – абажур. В кабинете редакции -– стол-бюро, 2 стула. На столе – стопки книг и газет, телефон, колокольчик. В углу – гитара. На заднике – окно.
На авансцене – сбоку(в зоне комнаты Дмитриевой) – плетённое кресло-качалка.)
ВЕДУЩАЯ: (Одета современно, в деловом стиле. Выходит на сцену с компьютером, разговаривает по мобильному телефону.) Да, сегодня улетаю на конференцию по Серебряному веку. Нет, не могу, ещё столько дел. Приеду, перезвоню. Ну, ладно, пока.
(Садится за стол в редакции, открывает компьютер, начинает печатать и произносит вслух)
Местом поединка выбрали Новую Деревню, расположенную недалеко от Черной речки, где 75 лет назад стрелялся Пушкин с Дантесом.
(Выходят Гумилёв и Волошин с секундантами.
Становятся друг против друга. Один из секундантов раздаёт дуэлянтам пистолеты. Гумилёв сбрасывает пальто и начинает целиться. Волошин растеряно рассматривает пистолет. Во время того, как ведущая продолжиет говорить, дуэлянты иммитируют действия дуэли.)
22 ноября 1909 года в восемнадцать часов противники Николай Гумилёв и Максимилиан Волошин должны были стоять друг против друга, но - дуэль задерживалась. Гумилев промахнулся. А у растерянного Волошина курок давал осечку. Гумилев крикнул: "Стреляйте еще раз!" И снова выстрела не произошло. Гумилев требовал третьего выстрела,..
(Секунданты сходятся в центре, посовещавшись, расходятся,
уводя с собой дуэлянтов.)
…но, посовещавшись, секунданты решили, что это не по правилам. Впоследствии Волошин говорил, что он, не умея стрелять, боялся сделать случайный неверный выстрел, который мог бы убить противника. Дуэль окончилась ничем.
Вся желтая пресса писала об этой "смехотворной дуэли", причиной которой стала поэтесса Елизавета Ивановна Дмитриева. Литературная мистификация Елизаветы Ивановны Дмитриевой (в замужестве — Васильевой), создавшей блистательный образ таинственной Черубины де Габриак (под этим именем печатала в «Аполлоне» (1909-1910 гг.), свои стихи мистического и исповедально-лирического содержания), сделала ее одной из заметных фигур русского Серебряного века.
(Закрывает компьютер и быстро уходит.
С другой стороны, прихрамывая, выходит Дмитриева. Одета в белое платье, широкополую летнюю шляпу.)
ДМИТРИЕВА: (В зрительный зал)Я «Родилась в Петербурге 31 марта 1887 года. Небогатая дворянская семья. Много традиций, мечтаний о прошлом и беспомощности в настоящем. Мать по отцу украинка, - и тип и лицо - всё от неё - внешнее. Отец по матери - швед. Очень замкнутый мечтатель, неудачник, учитель средней школы, рано умерший...
Я - младшая, очень, очень болезненная, с 7 до 16 лет почти всё время лежала - туберкулёз и костей и лёгких; всё это до сих пор, до сих пор хромаю...»
(Проходит и садиться в плетёное кресло-качалку, начинает листать альбом, который лежал в кресле)
ВЕДУЩАЯ: (из-за кулис в микрофон и остается там почти до конца спектакля) Может показаться странным, что с детства страдая от туберкулеза костей, будучи хроменькой, она сама любила многих, и ее страстно любили многие мужчины. Так, в двадцать лет она влюбилась в Николая Гумилева, который много раз просил Дмитриеву выйти за него замуж, но она отказывала
ДМИТРИЕВА: (встаёт и читает из альбома) «Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы лебедей», - Боже, это Н. написал на альбоме, подаренном мне. Мы стали часто встречаться, все дни мы были вместе и друг для друга. Писали стихи, ездили на "Башню” (знаменитые поэтические вечера Вячеслава Иванова) и возвращались на рассвете по просыпающемуся серо-розовому городу. В те минуты, которые я была с ним, я ни о чем не помнила, а потом плакала у себя дома, металась, не знала. В нем была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство — желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. Ревновал. Ломал мне пальцы, а потом плакал и целовал край платья.
В мае мы вместе поехали в Коктебель к Максимилиану Волошину. Все путешествие туда я помню, как дымно-розовый закат, и мы вместе у окна вагона. Я звала его «Гумми», не любила имени «Николай», — а он меня, как зовут дома меня, «Лиля» — «имя похоже на серебристый колокольчик», так говорил он. (садится в кресло)
ВЕДУЩАЯ: Тут-то и выяснилось, что чары Гумилева оказались слабее чар коктебельского гиганта и мудреца Волошина. Дмитриева отчаянно в него влюбилась, а Гумилеву ничего не оставалось делать, как покинуть свою неверную возлюбленную.
ДМИТРИЕВА: Да, да, в Коктебеле все изменилось. Здесь началось то, в чем больше всего виновата я перед Н. Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе: его, меня и М. — потому что самая большая моя в жизни любовь, самая недосягаемая это был Макс. Если Гумилёв. был для меня цветение весны, мальчик, мы были ровесники, но он всегда казался мне младше, то Волошин. был где-то вдали, как кто-то, никак не могущий обратить свои взоры на меня, маленькую и молчаливую.
Гуми ненавидел Макса. Мне это было больно очень, здесь уже с неотвратимостью рока встал в самом сердце образ Макса. То, что девочке казалось чудом, — свершилось. Я узнала, что Сам Волошин любит меня, любит уже давно, — к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего.
(Входит Волошин. Становится сзади кресла-качалки. Берёт руку Дмитриевой в свои.)
ВОЛОШИН: Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Гумилеву - я буду тебя презирать.
ДМИТРИЕВА: Макс, ты же знаешь, что выбор уже был сделан (в зал) Но Н. все же оставался для меня какой-то благоуханной, алой гвоздикой. Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Гуми уехать, не сказав ему ничего. Он счел это за каприз, но уехал, а я до сентября жила лучшие дни моей жизни. Здесь родилась Черубина.
(Волошин с Дмитриевой переходят к столу с лампой, (по дороге Дмитриева отодвигает кресло-качалку) садятся за стол
и что-то обсуждают.)
ВЕДУЩАЯ: Студентка университета, изучавшая старофранцузскую и староиспанскую литературу обсуждала с известным поэтом Максимилианом Волошиным будущее модного на тот момент журнала «Аполлон».
ДМИТРИЕВА: Макс, ты, действительно полагаешь, что мои стихи в духе французских поэтов могли бы вполне подойти «Аполлону». От чего же Маковский мне отказал?
ВОЛОШИН: (встает, в зал) То, что она создавала на листе бумаги, никак не вязалась с ее образом простой – учительницы в белом, несколько полноватой и хроменькой.
(Входит Маковский в костюме с бантом, садиться за редакционный стол, перебирает почту.)
Аристократичного и элегантного Маковского. - главного редактора журнала - стихи скромной, неизвестной девушки удовлетворить, конечно, не смогли. (к Дмитриевой) Лиля, нужно просто придумать что – то иное, совсем иное - чарующее, магическое, волшебное, немного пугающее!
ДМИТРИЕВА: (В зал) И мы придумали!
ВЕДУЩАЯ: Максимилиан Волошин сам подобрал для поэтессы звучное имя ее блистательного двойника - Черубины де Габриак, которая родилась благодаря не то капризу, не то любовному экстазу Волошина.
ВОЛОШИН: (В это время Дмитриева пишет стихи) Был придуман и псевдоним: Габриаками в моём окружении называли выточенные волнами из корня виноградной лозы фигуры морского чёрта. Имя Черубины было позаимствовано у Брет - так звали героиню одного из моих рассказов.
Я подсказывал Лиле, и до того писавшей неплохие стихи, темы и образы, а она обрамляла их в удивительные рифмы и волнующие воображение строфы стихов, отдававших причудливой загадкой, древней легендой..
ДМИТРИЕВА: (Отрываясь от письма) Вместе мы придумали и герб Черубины…
Червленый щит в моем гербе.
И знака нет на светлом поле.
Но вверен он моей судьбе,
Последней — в роде дерзких волей...
(Читает Волошину из тетради)
Ветви тонких берез так упруги и гибки
В ноябре, когда лес без одежд!..
Ты к нему приходи без весенней улыбки,
Без ненужных весенних надежд.
Много желтых и ярко-пурпуровых пятен
Создала, облетая, листва...
Шорох ветра в ветвях обнаженных не внятен,
И, желтея, угасла трава.
Но осенние яркие перья заката
Мне дороже, чем лес в серебре...
Почему мое сердце бывает крылато
Лишь в холодном и злом ноябре?
(Запечатывает стихотворение в конверт, крапит духами и отдаёт Волошину.)
ВЕДУЩАЯ: Редактор нового литературного журнала "Аполлон”. Сергей Константинович Маковский, хотел сделать изысканный, модный журнал, где печатались бы самые талантливые литераторы. Сам "папа Мако”, как называли Маковского близкие друзья, был чрезвычайно аристократичен и элегантен.
МАКОВСКИЙ: Я даже одно время хотел ввести правило, чтобы сотрудники являлись в редакцию не иначе как в смокингах. Требования к поэтам у меня очень высоки, к поэтессам – особенно. Ни одна из знакомых поэтесс не соответствует этим требованиям.
ВЕДУЩАЯ: И вот в один из дней августа 1909 г. на имя редактора в "Аполлон” пришло письмо, подписанное одной буквой «Ч».
(Волошин встает из-за стола, «переходит» в кабинет Маковского, бросает на стол пачку писем и отходит в сторону.)
МАКОВСКИЙ: (Просматривает конверты, выбирает одно и распечатывает)
Запечатано черным сургучом. На печати девиз "Vae viсtis” (горе побежденным). Бумага с траурным обрезом. Утонченный французский слог. Подпись – Черубина де Габриак. Стихи…(читает глазами, но слова произносит Дмитриева)
(Играет фортепианная классическая музыка. Далее все стихи, которые будет Дмитриева читать. сопровождает фортепианная музыка)
ДМИТРИЕВА: (сидит за своим столом в полоборота к залу)
"Когда выпадет снег!..” – ты сказал и коснулся тревожно
Моих губ, заглушив поцелуем слова.
Значит, счастье – не сон. Оно здесь. Оно будет возможно.
Когда выпадет снег.
Когда выпадет снег! А пока пусть во взоре томящем
Затаится. Замолкнет ненужный порыв!
Мой любимый! Все будет жемчужно-блестящим,
Когда выпадет снег.
Когда выпадет снег и как-будто опустятся ниже
Голубые края голубых облаков, -
И я стану тебе, может быть, и дороже, и ближе,
Когда выпадет снег…
МАКОВСКИЙ: Ах, Максимилиан Александрович! Какое чудо эти странные стихи…
(Волошин поглубже надвигает шляпу, пряча улыбку, собирается уйти,
Маковский, останавливает его.)
Я всегда вам говорил, что вы слишком мало обращаете внимания на светских женщин. Какие тонкие стихи! Такие сотрудники для "Аполлона” необходимы!
Сейчас же пишу ей записку с просьбой прислать все, что она до сих пор написала.
Волошин, усмехаясь, уходит.)
ВЕДУЩАЯ: На другой день Маковский получил целую тетрадку стихов. Потом еще и еще письма:
МАКОВСКИЙ: (перебирая письма) Без обратного адреса, на бумаге с каймой, пропитанные запахами тончайших духов и переложенные засушенными травами (каждый раз новыми!) все это заинтересовывает бесконечно.
(На столе у Маковского звонит телефон. Далее разговор между Дмитриевой и Маковским происходит по телефону.)
ДМИТРИЕВА: (читает стихи Маковскому по телефону)
Эти руки со мной неотступно
Средь ночной тишины моих грез,
Как отрадно, как сладко-преступно
Обвивать их гирляндами роз.
Я целую божественных линий
На ладонях священный узор...
(Запевает далеких Эриний
В глубине угрожающий хор.)
Как люблю эти тонкие кисти
И ногтей удлиненных эмаль.
О, загар этих рук золотистей,
Чем Ливанских полудней печаль.
Эти руки, как гибкие грозди,
Все сияют в камнях дорогих.
Но оставили острые гвозди
Чуть заметные знаки на них.
МАКОВСКИЙ: (к Дмитриевой) Никогда, кажется, я не слышал более завораживающего голоса.
ДМИТРИЕВА: Я венки тебе часто плету
Из пахучей и ласковой мяты,
Из травинок, что ветром примяты,
И из каперсов в белом цвету
Но сама я закрыла дороги,
На которых бы встретилась ты...
И в руках моих, полных тревоги,
Умирают и блекнут цветы.
Кто-то отнял любимые лики
И безумьем сдавил мне виски.
Но никто не отнимет тоски
О могиле моей Вероники.
МАКОВСКИЙ: Знаете, я умею определять судьбу и характер человека по его почерку. Хотите, Черубина, я расскажу Вам все, что узнал по-вашему?
ДМИТРИЕВА: Попробуйте.
МАКОВСКИЙ: Ваш отец-француз из Южной Франции, мать-русская, воспитывались Вы в монастыре в Толедо…
ДМИТРИЕВА: Милый рыцарь! Дамы черной.
Вы несли цветы учтиво,
Власти призрака покорный.
Вы склонились молчаливо.
Храбрый рыцарь! Вы дерзнули
Приподнять вуаль мой шпагой…
Гордый мой венец согнули
Перед дерзкою отвагой.
Бедный рыцарь! Нет отгадок,
Ухожу незримой в дали…
Удержали вы в перчатке
Только край моей вуали…
МАКОВСКИЙ: (в зал) Какая изумительная девушка! Я всегда умел играть женским сердцем. Но теперь у меня каждый день выбита шпага из рук…если бы у меня было 40 тысяч годового дохода, я решился бы за нею ухаживать.
(Они кладут трубки.
В редакцию входят Волошин, Гумилёв, Сомов и Гюнтер. Все здороваются)
ВОЛОШИН: (В зал)Влюбились в нее все "аполлоновцы” поголовно. Никто не сомневался в том, что она несказанно прекрасна.
ГЮНТЕР: Стихами ее теперь здесь все бредят. По-русски еще так не писали.
С моею царственной мечтой
Одна брожу по всей вселенной,
С моим презреньем к жизни тленной,
С моею горькой красотой.
Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона.
Но спят в угаснувших веках
Все те, кто были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.
И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?
МАКОВСКИЙ: Я думал, что она только все смеет…А оказывается, что она и все знает, что Она все продумала, это рано оскорбленное жизнью дитя – Черубина де Габриак. Имя, итальяно-испано-французское, мне ничего не говорит. Может быть, оно даже только девиз. Старую культуру и хорошую кровь чувствуешь…А кроме того, эта девушка, несомненно, хоть и отчасти, но русская. Она думает по-русски.
ГЮНТЕР: (к Маковскому) Сергей Константинович, мы требуем разъяснения обольстительной незнакомки.
ГУМИЛЕВ: Вы как хотите, но я предчувствую день, когда покорю эту бронзовокудрую колдунью.
Твой лоб в кудрях отлива бронзы,
Как сталь, глаза твои остры,
Тебе задумчивые бонзы
В Тибете ставили костры.
Был вечер тих. Земля молчала,
Едва вздыхали цветники,
Да от зеленого канала,
Взлетая, реяли жуки.
Но рот твой, вырезанный строго,
Таил такую смену мук,
Что я в тебе увидел бога
И робко выронил свой лук.
ВЕДУЩАЯ: Всех нетерпеливее переживал Черубину обычно очень сдержанный художник Николай Сомов.
СОМОВ: Мне нравится до бессонницы воображаемая внешность удивительной девушки. (к Маковскому) Скажите ей, что я готов с повязкой на глазах ездить с ней на острова в карете, чтобы писать ее портрет, дав ей слово не злоупотреблять доверием, не узнавать, кто она и где живет.
ВЕДУЩАЯ: Их было много, она – одна. Они хотели видеть, она – скрыться…
(Волошин, Гумилев, Сомов, Гюнтер выходят.
На столе у Маковского звонит телефон. Маковский хватает трубку.)
МАКОВСКИЙ: Я прошу, я умоляю вас о свидании, прелестная Черубина!
ДМИТРИЕВА: Я завтра буду кататься на островах.
МАКОВСКИЙ: Но, подскажите, как я узнаю вас?
ДМИТРИЕВА: Сердце подскажет.
…Прислушайся к ночному сновиденью,
Не пропусти упавшую звезду…
По улицам моим невидимою Тенью
Я за тобой пойду…(вешает трубку)
(Маковский собирается и уходит.
Входят все апполоновцы, рассаживаются. Вбегает Маковский.)
МАКОВСКИЙ: Представьте, господа, вчера я был на островах. Я видел её! Я её сразу узнал!
(На столе у Маковского звонит телефон. Он хватает трубку)
Я узнал вас! Вы были в черном бархате и проехали мимо меня на звенящем автомобиле…
ДМИТРИЕВА: (смеётся) Я никогда не езжу на автомобилях, а только на лошадях. Завтра я буду в одной из лож бенуара на премьере балета.
ВЕДУЩАЯ: Сергей Константинович, конечно же, мчался в театр, выбирал самую красивую из дам в ложах бенуара и был уверен, что это Черубина де Габриак. А Черубина на другой день говорила ему по телефону …
ДМИТРИЕВА: (по телефону) Я уверена, что Вам понравилась дама в первом ярусе бенуара в розовом платье, которую сопровождал седой старик с плоским лицом…(читает стихи)
Где б нашей встречи не было начало,
Её конец не здесь
Ты от души моей берёшь так мало....
Горишь ещё не весь
И я с тобой всё тише, всё безмолвней,
Ужель идём к истокам той же тьмы
О, если мы не будем ярче молний,
То что с тобою мы
А если мы два пламени, две чаши,
С какой тоской глядит на нас Творец...
Где б не было начало встречи нашей,
Не здесь её конец....
ВЕДУЩАЯ: Перед Пасхой Черубина решила поехать на 2 недели в Париж.
ДМИТРИЕВА: (по телефону) Заказать себе шляпку. Да, и хочу увидеться со своим духовным наставником, так как собираюсь идти в монастырь. Сергей Константинович, дайте слово, что не придёте на вокзал и не будете за мной следить. (кладут трубки)
ВЕДУЩАЯ: История продолжалась. Постепенно накопилась масса сведений о Черубине, о ее родственниках. К одному из них, кузену, Маковский страшно ее ревновал. Тот был португалец, атташе при посольстве и носил странное имя – дон Гарпия де Мантилья. В высших сферах редакции была учреждена настоящая слежка за Черубиной. Маковский и его друг Николай Врангель стали действовать подкупом. Они произвели опрос всех дач на Каменноостровском.
МАКОВСКИЙ: (к Волошину) Знаете, мы нашли Черубину. Она внучка графини Нирод. Сейчас графиня за границей. Сегодня старый дворецкий графини был у меня в кабинете. Мы с бароном дали ему 25 руб., и он все рассказал. У старухи 2 внучки. Одна из них за границей, вторая – Черубина. Только он назвал ее каким-то другим именем, но сказал, что ее называют еще и по-другому, но забыл как. Мы спросили, не Черубиной ли? Он сказал, что действительно Черубиной.
(Телефонный звонок. Маковский берёт трубку, Волошин, Гюнтер и Сомов слушают, затем Волошин выходит. )
МАКОВСКИЙ: Расскажите о себе, Черубина.
ДМИТРИЕВА: В доме моём царит необычайная строгость, я - ревностная католичка, в детстве воспитывалась в монастыре. Говорю и пишу на любых языках.
МАКОВСКИЙ: Хороши ли Вы собой?
ДМИТРИЕВА: Недурна. Высока, с длинными волосами ярко-бронзового цвета, худая и, хотя немного прихрамываю, стройная, с легкой походкой.
В слепые ночи новолунья,
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.
Стеклом удвоенные свечи
И предо мною, и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.
В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх
Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?
Что, если я сейчас увижу
Углы опущенные рта
И предо мною встанет та,
Кого так сладко ненавижу?
Но окон темная вода
В своей безгласности застыла,
И с той, что душу истомила,
Не повстречаюсь никогда.
(встаёт из-за стола и уходит)
ВЕДУЩАЯ: Явление Черубины было так артистично и таинственно, что ошеломило буквально всех. Впрочем, кое-кто сомневался, существует ли Черубина на самом деле.
(В редакцию входят Волошин и Дмитриева. Волошин снимает с нее пальто
и держит его в руках.)
МАКОВСКИЙ: Какая изумительная девушка! Я прекрасно знаю, что мать ее жива и живет в Петербурге, но она отвергла мать и считает ее умершей с тех пор, как та изменила когда-то мужу, и недавно так и сказала мне: — Моя покойная мать”.
СОМОВ: Все это несколько похоже на мистификацию. Во-первых, начинающие поэтессы не пишут так искусно. А во-вторых, где же, кто же, эта Черубина де Габриак?
ГЮНТЕР: Господа, вы только послушайте:
Кто-то мне сказал: твой милый
Будет в огненном плаще...
Камень, сжатый в чьей праще,
Загремел с безумной силой?
Чья кремнистая стрела
У ключа в песок зарыта?
Чье летучее копыто
Отчеканила скала?
Чье блестящее забрало
Промелькнуло там, средь чащ?
В небе вьется красный плащ...
Я лица не увидала.
Просто гениально, не правда ли? Если она так хороша, то почему столь усердно прячет себя? (к Маковскому) Нет, воля ваша, что-то в ней не то. Не чистое это дело.
(Сомов уходит. Гюнтер подаёт Дмитриевой пальто и шляпку.
Они идут под руку. Останавливаются на авансцене.)
ДМИТРИЕВА: Вам понравились мои пародии на Черубину де Габриак, которые я прочитала в редакции?
ГЮНТЕР: Да какая там Черубина? Все это миф. Наш Мако придумал эту поэтессу, чтобы увеличить тираж ''Аполлона...
ДМИТРИЕВА: (берёт Гюнтера за руку, смотрит ему в глаза) Черубина де Габриак - это я. (уходит к своему столу)
ГЮНТЕР: Она сказала, что она Черубина де Габриак. Черубина, в которую новая русская поэзия вся поголовно влюблена! Это не может быть правдой! Она лгала, чтобы показаться интересной. (уходит. У кулис сталкивается с Маковским. Они пожимают друг другу руки и Гюнтер что-то шепчет Маковскому на ухо. Расходятся.)
МАКОВСКИЙ: После рассказа Иоганасса Гютнтера я решился позвонить Дмитриевой.
(Звенит звонок. Дмитриева берет трубку у себя на столе.)
ДМИТРИЕВА: Ало!
МАКОВСКИЙ: Мне отозвался тот, ее, любимый, волшебный голос. Все вихрем пронеслось во мне. Но по телефону я обратился к ней сухо, деловито, полунасмешливо, как человек давно догадавшийся, что с ним "ломают комедию”. Голос, каким она ответила, был голосом раненой лани.
ДМИТРИЕВА: Вы? Кто Вам сказал?
(Маковский и Дмитриева встают и идут навстречу друг другу. Дмитриева оставляет на своём стуле шаль )
МАКОВСКИЙ: Ну пусть она не испанка, русская, она мне еще ближе, пусть некрасива, пусть прихрамывает, но она близка мне по духу, по таланту, я не могу ее оставить...
ДМИТРИЕВА: Вы должны великодушно простить меня. Если я причинила Вам боль, то во сколько раз больнее мне самой! Сегодня, с минуты, когда я услышала от вас, что всё открылось, с этой минуты я навсегда потеряла себя: умерла та единственная, выдуманная мною «я», которая позволяла мне в течение нескольких месяцев чувствовать себя женщиной, жить полной жизнью творчества, любви, счастья. Похоронив Черубину, я похоронила себя... (уходит)
(Маковский подходит к телефону в своём кабинете, тянется рукой к телефону, поднимает и бросает трубку, потом берёт гитару, поёт романс, после чего выходит.)
(Слова романса)
Как счастья ждал звонка я телефонного,
Ваш голос приворотным зельем стал,
Осенней ночью звёздною, бессонною
Я лишь о Вас, божественной, мечтал.
Я рисовал в своём воображении
Ваш тонкий стан и локон золотой
И грезил встречи радостным мгновением,
И упивался призрачной мечтой.
Но день померк, закрыло солнце тучами,
Снежинок первых закружился рой,
Вы сладко лгали, Вы меня измучили,
Вы увлеклись жестокою игрой.
Как нитка бус жемчужная, блестящая,
Рассыпались, исчезнув навсегда,
Прощайте же, моя не настоящая,
Далёкая, холодная звезда.
ВЕДУЩАЯ: Тайны Черубины больше не существовало.
Век её был ослепительным, но кратким. После разоблачения Черубина де Габриак умолкла навсегда. Ею восхищались Иннокентий Анненский, Всеволод Иванов, Максимилиан Волошин, Марина Цветаева, Михаил Кузьмин, Игорь Северянин, Николай Гумилев, Валерий Брюсов, Илья Эренбург, Самуил Маршак… Разве этого мало, чтобы поверить в талант и значение Черубины де Габриак и познакомиться с ее стихами?
(На авансцену выходит Дмитриева.)
ДМИТРИЕВА: Я всегда боялась призраков, была от всего этого в полном ужасе! Мне все казалось, что я должна встретить живую Черубину, которая спросит у меня ответа.
Ты в зеркало смотри,
Смотри, не отрываясь,
Там не твои черты,
Там в зеркале живая,
Другая ты.
...Молчи, не говори...
Смотри, смотри, частицы зла и страха,
Сверкающая ложь
Твой образ создали из праха,
И ты живешь.
И ты живешь, не шевелись и слушай:
Там в зеркале, на дне,—
Подводный сад, жемчужные цветы...
О, не гляди назад,
Здесь дни твои пусты,
Здесь все твое разрушат,
Ты в зеркале живи,
Здесь только ложь, здесь только
Призрак плоти,
На миг зажжет алмазы в водомете
Случайный луч...
Любовь.— Здесь нет любви.
Не мучь себя, не мучь,
Смотри, не отрываясь,
Ты в зеркале — живая,
Не здесь...
МАКОВСКИЙ: (выходит и подходит к Дмитриевой на авансцену) Но все имеет свойство когда-нибудь заканчиваться. Даже «завороженная стихами» мистификация. Даже волшебная сказка. Закончилась и история Черубины.
ВОЛОШИН: (выходит и тоже присоединяется к Дмитриевой и Маковскому) А ведь когда-то раскрытие загадки испанки Черубины потрясло весь литературный Петербург! Вячеслав Иванов, вероятно, подозревал, что я — автор Черубины, так как говорил мне: "Я очень ценю стихи Черубины. Они талантливы. Но если это мистификация, то гениально”. Он рассчитывал на то, что "ворона каркнет”. Однако я не каркнул. Алексей Николаевич Толстой давно говорил мне: "Брось, Макс, это добром не кончится”.
ДМИТРИЕВА: Я стою на большом распутье. Я ушла от тебя, Макс. Я не буду больше писать стихи. Я не знаю, что я буду делать. Макс, ты выявил во мне на миг силу творчества, но отнял ее от меня навсегда потом. Пусть мои стихи будут символом моей любви к тебе
ГЮНТЕР: (выходит и присоединяется к остальным) Эта история, начавшаяся когда-то шутки ради из-за амбиций и влюбленного апломба, была воспринята Елизаветой-Черубиной совершенно трагически. Она нашла в ней определенный подтекст. Для нее это был знак, поданный ей свыше, Небесами. Нельзя нарушать кармические законы. Нельзя безнаказанно причинять боль другому.
СОМОВ: (выходит и присоединяется к остальным) Нельзя шутки или прихоти ради менять имя, данное при рождении. Тогда судьба может зло посмеяться над тобой или попробовать слишком высокую плату за все содеянное. Лиля-Черубина ценою своей скоротечно сгоревшей и блистательной жизни это прекрасно поняла!
Гумилёв: (выходит и присоединяется к остальным) Она перестала писать стихи, лет пять даже почти не читала стихов, каждая ритмическая строчка причиняла ей боль. У неё навсегда были отняты и любовь, и стихи. Остались лишь призраки их...»
( Дмитриева уходит медленно. Вдруг оборачивается, обводит оставшихся взглядом, изчезает за кулисами. За ней уходят все один за одним)
ВЕДУЩАЯ: (выходит с чемоданчиком на колёсах, снова садится за редакционный стол, печатает и говорит вслух:) У нее действительно было два лица. Две жизни. Когда жизнь первой, блестящей и зачарованно-таинственной Души - закончилась, осталась еще одна. Длившаяся до января 1928 года. Когда окончилась и она, остались - стихи, письма и фрагменты неизданных доселе полностью воспоминаний. (выходит из-за стола, проходит по сцене с чемоданом в сторону комнаты Дмитриевой. Замечает на её стуле шаль. Примеряет её и в ней уходит. В это время на сцену выходит певица. Звучит песня «Когда выпадет снег».
в окне кабинета идут видеокадры – портерты настоящих Гумилёва, Волошина, Маковского, Сомова, Гюнтера, Дмитриевой и последний кадр – падающий снег до конца песни.)
|
| Категория: «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей»
| Добавил: Lilia_Skliarl (31.07.2013) | Автор: Скляр Лилия
|
| Просмотров: 167
|
|
| номинации | | «При жизни быть не книгой, а тетрадкой…» [53] поэтическая номинация издательства «Воймега» | | «Я принял жизнь и этот дом как дар…» [195] поэтическая номинация журнала «Интерпоэзия» | | «Дверь отперта. Переступи порог. Мой дом раскрыт навстречу всех дорог…» [60] проза: номинация журнала «Октябрь» | | «Когда любовь растопит шар земной?..» [108] проза: номинация журнала «Дружба народов» | | «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей» [60] драматургия: номинация Международной театрально-драматургической программы «Премьера PRO» | | «Пьеса на свободную тему» [155] драматургия: номинация Международной театрально-драматургической программы «Премьера PRO» |
|
|
