Поэзия Татьяны Богатырёвой – это предельное «Инь» - текучее и нарастающее, как волна («Ладно, ладно, не об этом я, о том / что – прислушайся – ты слышишь? – Эта синь / стервенеет, апогеем будет Инь…»). Стихи «Памяти воды» - проявления не взгляда или мысли автора, а его чутья: что-то полуслепое, интуитивное, но при этом лишённое постмодернистской расхлябанности. Чутьё может быть не менее острым, чем зрение, при этом, являясь двигателем, оно способно разворачивать стих в весьма неожиданные стороны.

                                     Пиши, пиши мне дневники,
                                     не письма – целые куски
                                     из жизни. Не подать руки
                                     С другого берега реки.

                                     Пиши про лодки и буйки
                                     и как скучают рыбаки,
                                     когда не тают ледники,
                                     и как мигают огоньки
                                     заправок – наши маяки;
                  
                                     так слава, слава маякам,
                                     тревожным снам, бездомным псам,
                                     и дому, и его гостям,
                                     и им, и вам, но – нет – не нам.     
        
   Метод, к которому прибегает Богатырёва, эксплуатировался многими авторами, особенно из андеграундной среды; популярен он и сейчас, особенно среди юных поэтесс, в силу его кажущейся простоты. Заключается он в том, что автор преднамеренно ослабляет смысловые поводья, позволяя речи «речь саму себя». Стремление к песенности, фольклорности сводит к минимуму интеллектуальное начало в стихотворении, а вот компенсируется ли это наличием эмоционально ощущаемого смысла, зависит от чувства языка, а также чувства вкуса и меры автора.

   О Богатырёвой можно сказать, что она управляет динамикой текста весьма ловко. Приведённое выше стихотворение не перегружено образами, автор вполне владеет ситуацией, не допуская наличия лишних семантических полей. Маяки на берегу реки и огоньки заправки создают перекличку, заставляя реку стать большим, чем просто река.

   Это слегка Цветаевское следование не за смыслом, а за ритмом и интонацией, иногда выглядит неоправданным, но чаще всё же помогает смыслу подспудно (и более сильно) проявить себя.

                              Почему здесь что ни снег –
                              жижа?
                              Почему у солнца свет –
                              рыжий?
                              <…>
                              Почему твой голос всё
                              тише,
                              даже если подойти
                              ближе?
Или
                              Пусть река сама меня несёт –
                              на насесте скалит зубы чёрт,
                              на невесте платьице вразлёт,
                              Закружило, в жилах кровь течёт <…>

Череда взаимозаменяемых образов здесь не режет слуха, поскольку интонация, как река, связывает их в единый поток, не давая превратиться в словесную свалку.

   Кинематографическая насыщенность жизненными эпизодами и их деталями делает многие стихи ощутимее:

                         Я покупаю мясо, готовлю фарш 
                         (папа бросил поститься, просил котлет)
или
                         Скоро найдёт работу, прибавит вес,
                         и не возьмёт его дикий зверь –тоска.
                         И ничего, что он будет там, ты – здесь,
                         Выйдешь на кухню, выпьешь там молока.

К счастью, автор, не в пример многим, не пытается делать ставку на узнаваемость деталей повседневной жизни и не злоупотребляет ими.

   Эмоциональность и сбивчивость речи делают многие стихи похожими на горячечные монологи, но в них не ощущается наигранности, а где нет фальши, там начинаешь искать смысл. И – находишь, даже в самых сумбурных стихах книги («Матрица», «И я повторяю: прости меня, ну же, прости меня…»).

  Именно ощутимость и естественность большинства стихов и являются главными достоинствами книги. А в тех случаях, когда череда образов не слишком пестра, эти достоинства возводятся в квадрат. Как, например, в стихотворении «Третий мир», которое, пожалуй, можно назвать одним из ключевых в книге «Память воды»:

                           Люди как страны,
                           странно:
                           Я – это окаянная,
                           рваная вся, с изъянами,
                           суши часть третьемирная,
                           слушай, я – Гана, Бирма я,
                           Доминикана, Кения,
                           я вне имён, вне времени,
                           слишком большое, древнее
                           я – горловое пение.

Елена Иванова, поэт, критик, редактор альманаха «Молодой Петербург» при Союзе Писателей Росии