Произведения участников Волошинского конкурса

» Волошинский конкурс 2013 номинация: «Когда любовь растопит шар земной?..»

Уважаемые гости нашего сайта! Мы приветствуем Вас и желаем… (чтобы такого пожелать, кроме приятного чтения?)… не впадать в крайности от современного искусства, верить, что у искусства есть благородная и не всегда нам доступная в понимании цель.

Или вы захотите, может быть, зарегистрироваться? Для чего?... Ну, чтобы не только получать удовольствие от чтения, но и выражать свои эмоции по поводу прочитанного. То есть, оставлять комментарии. Также Вы сможете подписаться на сообщения от администратора и получать информацию обо всех новостях и изменениях сайта «Волошинский сентябрь».

---

ПЕРВЫЙ Договорились встретиться в Макдаке на Пушкинской. Это он предложил. Денег на ресторан особо не было и вообще. Он пришел первый, заказал себе бигмак, колу. Сел у окна. На улице накрапывал дождь. Незнакомые озабоченные люди сновали туда-сюда. У него была жена, любовница, и тот неприятный период в жизни, когда всем про всех известно. Она сильно опаздывала. Три раза звонила, говорила много. Он уже начал жалеть, что спустя пятнадцать лет согласился встретиться. Зачем? Он не любил возвращаться к старым историям. " -Надежда! Ты? - Я, Николай Алексеевич - Боже мой, боже мой, Кто бы мог подумать … " – подобные, описанные еще Буниным встречи вызывали у него досаду и отвращение. Она cнова позвонила, сказала что уже совсем недалеко. Стоит в пробке. "- Надеюсь, ты дождешься.” Он положил трубку и подумал: "Черт бы её побрал!” Cама его разыскала, сама предложила встретиться. А теперь он сорок минут ждет, как будто и без того мало проблем. Голос у нее был все тот же. "– А вдруг она бабища страшная?” – подумал он. Но тут же вспомнил фото на фейсбуке. Не бабища и не страшная. Даже красивая. Но все равно – на фига это ему нужно? А ей? Он шумно отпил по трубочке колу. Вспомнил утреннюю сцену дома. Жена, с мешками под глазами ( у нее по утрам всегда были узкие глаза и мешки. Раньше ему нравилась и он звал её – мой япошка) в дверях, с сыном на руках. В лице немой укор. Нет, не немой: "Опять поздно придешь?”. Он не ответил, завязывая шнурки. "Как смеешь ты вот так ходить с лицом порядочного человека?!” – сказала она тихо. Сын испуганно смотрел на него сонными глазками. Он откусил бигмак, посмотрел на своё отражение в стекле. Лысина со лба, растрепанные кучерявые волосы, грустные глаза, грустный рот. Он не был похож на подлеца, который привез жену в чужой город, чтоб здесь увлечься другой. С непростительной разницей в возрасте. Теперь ему не хватало ни сил, ни денег. - Привет! - Она стояла над ним. Короткая стрижка, внимательные глаза. Он улыбнулся ей. Положил недоеденный бигмак на поднос. Она беззастенчиво как ребенок рассматривала его. Он смутился. - Ну, вот я, - сказал он. - Ну, вот ты, - весело ответила она. Села. - Будешь что-нибудь? - Я бы кофе выпила. Он принес ей капучино и маленький темный трюфель на блюдце. Сел. - Три сахара. Нормально? - Да, вполне сладко. Спасибо. Отпила. Посмотрела на него с улыбкой. Она сильно изменилась. Стала лучше. Красавица. - Ну, как жизнь? – спросил он. - У меня? - Да - Нормально. А у тебя? - Терпимо. - Ты женат? Встречаешься? - И то, и другое. - Даже так? - она весело подняла бровь. - А ты? - Была замужем. Сейчас живу с мужчиной. - А есть разница? – пошутил он. - Для женщины есть. Посмотрела серьезно. Он доел бигмак. Зашуршал, комкая бумагу. Она взяла чашку, поднесла к губам. У нее были ухоженные руки с продолговатыми, блестящими ногтями. Он подумал о жилистых, всегда красноватых от воды руках жены. Детские, с заусенцами, всегда перепачканные краской пальцы любовницы. - Чем ты занимаешься? – спросил он. - Бизнес-проекты. Руковожу отделом. А ты? - Художник. Рисую комиксы. Она улыбнулась. - У тебя прическа как у Красти из Симпсонов. - Я и есть долбаный Красти, - он грустно усмехнулся. Она взяла трюфель и изящно положила в рот. Облизала губы. Поймав его взгляд, смущенно сказала: "Вкусно.” - Насколько я помню, - сказал он. – Я был твоим первым мужчиной. Она кивнула. Опять улыбнулась: - Почему был? Ты и сейчас… Он как-то совсем не подумал об этом, когда шёл на встречу. А сейчас вспомнил. Все получилось случайно. Она жила неподалеку от общежития. Он часто у них бывал – приветливая, интеллигентная семья и всегда можно было рассчитывать на ужин. Девчонка была ничего. Просто ничего. Ловил на себе её взгляды. Влюбилась. Однажды зашел – дома одна. Родители на даче, она к экзаменам готовится. Сбегал за вином. Утром проснулся первый. Головная боль от вчерашней бормотухи. Она спала рядом. Крепко. Рот по-детски приоткрыт во сне и на подушку тянется тонкая, прозрачная ниточка слюны. Он стал одеваться. Она села на кровати. Он, чувствуя себя вором, которого застиг хозяин, стал натягивать брюки. - Уходишь? - спросила она. - Да, - он не смотрел ей в глаза. Она все поняла: - Дверь сам захлопни. Потом, встречаясь в университете, улыбался как ни в чем не бывало. Она вымученно улыбалась в ответ. Экзамен завалила. Ходить к ним в гости он перестал. Всё обошлось. Она стала с кем-то встречаться, он тоже. Со временем забылось, вытеснилось из памяти. А теперь, когда перед ним сидела сильная, независимая женщина, зачем-то вспомнилось. У него зазвонил телефон. – Ты c женой поговорил? Я так больше не могу! – в трубке всхлипнули. Разговор оборвался. Она смотрела на него своими спокойными серыми глазами. - Тебе пора? - Да, наверное. - Ну, хорошо. Была рада увидеть. Она вытерла салфеткой губы. - Тебе куда? – спросила она. – Я в сторону ВДНХ. Могу подбросить. Они ехали в одной машине. Ей позвонили. Видимо, её мужчина. Она говорила с ним смешливо и ласково. Он смотрел на её бледные ухоженные руки. На узкие ступни с блестящими темно-вишнёвыми ногтями, уверенно давившие на газ и тормоз. И ему было удивительно, что когда-то ему выпала радость, которую он и не признал радостью, первым обладать всем этим. - Куда поворачивать? - Вот здесь, на остановке. Она мягко затормозила. Прощаясь, он потянулся к ней. Она торопливо и, ему показалось, брезгливо чмокнула его в щеку. На него дохнуло мускусно-цветочным запахом и еще чем-то очень родным. Он вышел из машины, закинул на плечо сумку. Вспомнил что-то, торопливо открыл молнию. Достал журнал с голубой обложкой. Протянул: - Это тебе. Свежий номер. Шестнадцать полос - мои. Она взяла журнал в руки: - А у меня для тебя ничего нет, - улыбнулась будто виновато. - Даша, – сказал он. - Что? – она подняла свои спокойные серые глаза. – Хорошо выглядишь. Она молчала. Он аккуратно захлопнул дверь машины. - Слав, - позвала она. Он обернулся, наклонился к отрытому окну. - Еще раз хлопни, - сказала она. – Не закрылось. Мигнув фарами, машина уехала. Он шагал по улице, переступая длинные тени фонарей, жадно и часто затягиваясь. Остановился. Домой не хотелось. Никуда не хотелось. Он долго чиркал зажигалкой, прикуривая новую сигарету. ШПРОТЫ Он тогда сам себе сказал – Ты этого не сделаешь! А сделаешь – гореть тебе в аду! У тебя их девяносто три было. Ты их считал даже. Как мудак. Помнишь? Весна, "Аквариум” играет, пылинки кружатся в лучах солнца. Бреешься перед зеркалом, рожей своей любуешься - и вдруг сбился! Семьдесят восьмая или семьдесят девятая? Она уже в дверь звонит, а ты все стоишь и никак не можешь вспомнить. Потом уже, когда ночью на балконе курил, решил – семьдесят восьмая. Фору дал. Любви. Мудак. А Таня. Она же совсем другая. Тоненькая вся, смешная. Зубы немного мельче, чем надо. Хохочет, доверяет. С ней потом только две дороги – либо в мужья, либо в подлецы. Ты ж знал. Зимой думал – влюбился. Даже снилась. Она тогда перевод делала. Песня на сербском. «Рингишпиль». Cмешно пела: "Деревянные лошадки тихо кружатся, спешат…”. Шапка меховая. Глаз не видно. Только кончик носа и смеющийся рот. Я тогда в Андорру с очередной своей на Новый год уехал. Скучал страшно. Как-то смс ей написал "без тебя деревянные лошадки грустно стоят”… Потом закружился, забыл. Потом апрель. Шли после занятий по Тверскому бульвару. У нее еще сапоги смешные – голенища широкие, а ноги тонкие. Рассказывает что-то. Киваешь. А сам как пес ловишь носом и брюхом весенний воздух. Она после зимы бледная, профиль грустный. Хочется взять его в ладонь. На улице почти тепло. Говоришь ей: – Торопишься? Она радуется, головой машет: – Нет. Ты: – Посидим? Сел на скамейку. На колени показываешь в шутку. Она смеется, cела рядом, смотрит. Вот черт! Так смотрит – что хоть сердце из груди доставай. Но ты собрался, сосредоточился. Начал. Ты ж умеешь, когда соберешься. Говоришь-говоришь и знаешь, какие у тебя глаза сейчас. Девяносто три раза знаешь, если с форой. Потом, как обычно, вот это: "…все атрибуты ласкают глаз: двое, ружье, кусты И непривычно большой запас нравственной правоты”. Она смеется, серьёзнеет, жалеет. Так честно всё, что вдруг самому себя жалко. И ты руки её целуешь холодные. – Таня, тебе холодно? Смеется, кивает. – Таня, хочешь я на колени перед тобой встану? Пугается, тянет за воротник пальто: - Вы что? Да что с вами?! - Таня, да вы замерзли совсем. Я тут … недалеко. Чаю… Дома. Прямо в коридоре целовать её начал. Она сжалась вся, но, чувствую, подалась… На руки её подхватил, несу, на ухо шепчу. Господи, что шепчу! В аду гореть за такое… Лицо сосредоточенное. Улыбаться перестала. Без одежды некрасивая. Спереди некрасивая. Рот приоткрыт, зубки мелковаты. И сзади. Тоже некрасивая. Волосы тонкие, примялись на затылке. Шея под ними белая, жалкая… Ну, и все. Потом барин уже. Накинул халат, открыл холодильник. Ей: - Есть хочешь? Она и кивает "да”, и машет "нет”. Растерялась. Не понимает ничего. В холодильнике шаром покати. Небрежно так банку шпрот открыл и прямо на стол поставил. Можно было хоть на тарелочку выложить, но лень уже. И хлеб здесь же порезал. Полбуханки, всё кругом в крошках. Она вышла, села к столу. Дал неопрятный кусок с тремя рыбками тощими. Она подержала, положила назад на стол - и в коридор. Спешит, собирается, ноги сует в сапоги cвои смешные. Ты: – Куда ты? Она только рукой машет: – Домой. Ну, не стал удерживать. Хотел уже, чтоб ушла. В коридор вышел, наклонился поцеловать. Она не хочет, уворачивается. Дверь ей открыл. Подумал - надо б проводить. Но переодеваться неохота. Она лифт вызвала, секунду постояла, быстро глянула и по ступенькам побежала. Ты, громко: – Таня, вернись! Не вернулась. Дверь закрыл, пошел на кухню, съел её бутерброд. Чаю выпил и спать завалился. Даже не позвонил, мудак. *** Cпустя три года встретились случайно. В супермаркете. Поправилась немного, но только лучше стала. Думал - и говорить не станет. Она ж тогда из института ушла. Нет, улыбнулась, остановилась. У меня период не лучший. С бодуна, в пакете – лук, картошка и банка шпрот сверху. Как специально. Она глазами скользнула и сказала: - У вас ничего не изменилось. А я киваю радостно, улыбаюсь как мудак одними губами – коронку как раз менял. К ней высокий брюнет подошел. Уткнулся носом в её макушку. - Танюша, ну что ж ты тащишь! – взял пакеты из рук . На меня посмотрел, улыбнулся с недоумением. Зубы отличные. Таня вежливо: - Ну, до свидания, Андрей Алексеич. Даже отчество помнит. И они пошли. Я вслед посмотрел. Гореть в аду какая красивая. Девяносто четвертая. Точно помню. На улицу вышел – дождь. Мелкий, холодный. Снова их увидел – в машину садятся. Он дверь ей открывает. Счастливый. Она меня заметила, замерла, не сразу села. Я закурил, поставил пакет. Телефон вытащил. Набрал сообщение. "Без тебя деревянные лошадки грустно стоят”. И тут вспомнил, что в телефоне нет адресата. ШОК I Рейс задержали. Было два часа ночи по местному времени, когда они приехали в отель. Он сразу уснул, даже во сне сохраняя недовольное выражение лица. Она стояла перед зеркалом, держа в руке открытую пудреницу и пытаясь рассмотреть свой затылок. Перед отъездом она подстриглась. Слишком коротко. Она переложила зеркальце из одной руки в другую. В зеркальце был виден затылок с тонкими, беспомощно торчащими волосами, жилистая шея и уши. Одно оттопырено. Школьный кошмар вернулся через четверть века и накрыл её прямо здесь, в отеле Майорки, куда она приехала с любовником. Она положила пудреницу и вышла на балкон. Море шелестело галькой. Голубая пустота бассейна светилась изнутри. II Завтрак подходил к концу. Отель был полон. Официанты носились с измученными лицами, не успевая убирать столы. Перед ним стояла тарелка, щедро наполненная помидорами, омлетом и зажаренными ломтиками окорока. Она ковыряла йогурт. Мимо прошла толстая, фиолетовая индуска с лицом богини Кали. На её руках вертел головой светлокожий, курчавый ребенок. Она жадно посмотрела на крошечную ножку. - Смотри какой, - сказала она ему. – Совсем на индуса не похож. - В этом отеле слишком много детей, - сказал он. – Надеюсь, нам попались соседи без детей. И так паршиво сплю. – Вон тот высокий англичанин, - сказала она.– их отец. Надо же – полюбили друг друга, поженились. Жуя, он скользнул по ними глазами. - Отважный мужик, - проглотил, ковырнул вилкой в тарелке, - Помидоры как в Москве. Недозрелые. III - Пожалуйста, открой зонт! - Тебе что, жарко? - Нет, но на меня cветит солнце. - Ну и что. - Загар мне ни к чему. Она встала, открыла зонт, повернувшись к нему спиной. Он пробежал по ней взглядом. Она заметила. - Что? - Ничего. - Что ты так сморишь? - Ничего. - Я подстриглась. - Теперь заметил. - Что? Плохо? Полулежа на шезлонге он смотрел в айпад. - Нормально. - Но ведь раньше было лучше? - Отрастет. - То есть тебе тоже кажется, что раньше было лучше? Он утомленно потёр переносицу. - И сейчас нормально. - Нет! Она встала. - Что? – он оторвал глаза от экрана. - Пойду поплаваю. - Там медузы. - Плевать! - Будь осторожна. - Это смешно. - Что? - Что значит это "будь осторожна”? - Постарайся не задевать медуз. - Задевать медуз?! Она нервно расхохоталась. - Перестань, - сказал он. Ничего не ответив, она начала спускаться по лестнице к морю. Он смотрел ей вслед. Порывы ветра растрепал её короткие волосы, обнажив беззащитное, оттопыренное ухо. Ему захотелось прикрыть его ладонью. IV Море было холодным. Слишком холодным для июня. Она зашла в воду по колено. Остановилась. Она чувствовала – эта поездка все решит. И вот теперь эта нелепая стрижка! Она в который раз вспоминала визит к парикмахеру: пришла, села в кресло. Улыбчивый незнакомый мастер вымыл ей голову, надел черную накидку с маленьким белым цветком, взмахнул ножницами… Она подняла руки и с ненавистью дотронулась до волос. С поднятыми как перед расстрелом руками она заходила все дальше в воду. V Её долго не было. Он встал, размялся. Подошел к бару и попросил пива. Молодая барменша, наливая пиво, улыбнулась. Он устало улыбнулся в ответ. Обычная европейская вежливость. Старший по бару, рослый испанец с блестящими, зачесанными назад волосами, проходя, на секунду замер за спиной барменши. Она быстро, без улыбки оглянулась. Бармен подошел к кассе и выбил чек. На его руке блестело обручальное кольцо. - Старший с ней спит, - подумал он. Она все не возвращалась. Держа пиво в руке, он подошел к обрыву. Вода в заливе была прозрачна. Белое дно с островками водорослей. Из-за ветра купальщиков было немного. Он долго искал её глазами. Пять лет назад, когда они начали встречаться, он умел находить её в любой толпе, чувствовать на любом расстоянии. Еще не дойдя до подъезда он уже знал – дома она или еще не вернулась. Теперь он смотрел на несколько тел, плавающих в прозрачной как стекло воде и пытался вспомнить цвет её купальника. VI Наконец, он её увидел. Далеко за буйками. Она быстро плыла кролем. Никто не умел так женственно плавать кролем. Вот она проплыла мимо колеблющегося желтого буйка, на секунду замерла в воде. Снова поплыла. Вздрогнула и замерла. Поплыла. Вздрогнула. Он поставил пиво на столик и быстро стал спускаться к пляжу. VII Уже стоя уже по грудь в воде, он подхватил её на руки. Она бессильно улыбнулась, обвила его шею. - Что с тобой? – спросил он. Она задрала локоть. На коже неровными пятнами были рассыпаны коричневые точки. - Медузы. - Сейчас. Когда он был на середине лестницы, её голова безвольно упала на его плечо. Старший бармен торопливо звонил по телефону. Девица из бара принесла две половинки лимона. Сказала, что надо промыть ранки лимонным соком. Дул порывистый ветер. Она лежала в тени зонтика. Капли воды сбегали на землю. Он стоял на коленях перед шезлонгом и гладил её по мокрым волосам. VIII Машина скорой помощи, покачиваясь поворотах, неслась по шоссе. Голубоватая капля раствора появлялась, замирала и исчезала в прозрачной трубке, ведущей к её руке. Разговорчивый медбрат бубнил что-то на плохом английском. Он вспомнил, что его айпэд остался на пляже. И с удивлением почувствовал, что его это расстроило. Медбрат что-то твердил про одну женщину из двадцати тысяч. Наконец, он понял, что анфилактический шок – очень редкая реакция на укус медузы. Один случай на двадцать тысяч. И это случилось именно с ней. - Your wife - a very rare woman, - твердил медбрат. ("Ваша жена – очень редкая женщина”) - You know my wife? /Вы знакомы с моей женой?/– cпросил он. Ему хотелось, чтоб медбрат заткнулся. Медбрат задумался: - Girlfriend? /подруга, девушка/ Он кивнул, подумав, как невинно это звучало на чужом языке. - You have a very rare girlfriend, - сказал медбрат и стал смотреть на дорогу. ("У вас очень редкая девушка”) IX Они уже подъезжали к больнице, когда она пришла в себя. Увидела его, улыбнулась. Он запомнил её по-детски испуганное лицо, когда её повезли куда-то по длинному коридору, а его попросили остаться. Он вспомнил, что такое уже было однажды. Когда она делала аборт. Он отвез её в лучшую клинику. Все прошло отлично. Его жена тогда тоже была беременна. Вошел доктор – добродушный упитанный испанец. Сел за стол. Спросил по-английски, что случилось. Он почему-то посмотрел на свои ладони. X Он давно не смотрел на нее так. Она давно не была так счастлива как те три дня в госпитале Плайя де Муро. XI На ней была белая майка и шорты. Сестра катила её на кресле. Она могла идти сама, но таковы были правила госпиталя. Он встречал её у дверей. Осунувшийся, в руках - цветы. Светило яркое солнце. Она вдруг подумала, что так встречают жену с новорожденным. Но в руках её был только маленький пакет с купальником. Когда они сели в машину, она заплакала. XII Той ночью, когда он уснул, она долго стояла перед зеркалом. Потом вышла на балкон. В лунном свете залив был похож на маленькое, тихое озеро. Она подняла руки и с улыбкой провела по волосам. XIII Обратный рейс задержали. Он сидел в аэропорту Сан-Хуан, выпивая третий кофе и не зная, что делать дальше. Четыре дня из семи ему пришлось провести в приемной больницы. Он очень волновался за нее. Он не отдохнул. То, что он не загорел, было даже кстати. Не придется объяснять жене откуда в Германии такое солнце. Женщина, с которой он пять лет изменял жене, имела очень редкую реакцию на укус медузы. Но у жены, с которой он прожил двадцать лет, была очень редкая реакция на измену. Ему попадались очень редкие женщины. Она помахала ему рукой из-за стеклянной стенки дьютифри, показывая на какую-то коробочку. Он улыбнулся ей как измученный родитель надоевшему ребенку. Кивнул. Она просияла. Он почувствовал, что очень устал. Что, если было бы можно, он бы неделю, месяц или год просидел в этом кресле с панорамным видом на взлетную полосу. Самолеты разбегались и взмывали в небо. Ему надо было подумать. Ему надо было очень хорошо подумать. ХУДОЖНИКИ I - Ты когда-нибудь кончаешь? - Глеб затянулся, глядя в потолок. Положил руку под голову. Она молча водила ладонью по его груди. - И с мужем нет? Она задумчиво улыбнулась, помотала головой. Он вздохнул. Поднялся. Прошелся по мансарде, щелкнул чайником. Еще раз затянулся и, прищурившись, уставился на незаконченную картину на мольберте. Там была изображена обнаженная женщина. Та самая женщина, которая сейчас тревожно наблюдала за ним из постели. Он стряхнул пепел. - Кофе будешь? Она закивала. - И мне свари. Она встала, накинула его рубашку, пошла к плите. Он присел за мольберт как был голый. Присмотрелся. Беззастенчиво расставив ноги, взял кисть и сделал несколько мазков. *** В курилке было серо от дыма. Глеб, держа папиросу в руке, разговаривал с приятелем: - Спокойная , без претензий. Тело красивое. И что замужем хорошо. Мне сейчас серьезного не надо. Что прошу – все делает. Ласковая. Но за три месяца ни разу! - А ты её спроси, - полненький приятель усмехнулся, - может, её не устраивает что-нибудь? - Все устраивает, в том-то и дело. - Сочувствую. - Даже Антонину вспомнил. Cколько крови попила. Но как в постели орала! - Да-а. Пол этажа в общаге будила. Они засмеялись. - А сейчас как? - Никак. Замуж вышла, детей нарожала. Сто лет её не видел. Они помолчали. - Такого у меня никогда не было, - Глеб затоптал окурок. - Ну не может она. Таких много. - Разбегаться надо. Мне проект к выставке делать. Полет нужен. Он сделал затяжку. - Ты ж меня знаешь – я особо не влюбляюсь. Но чтоб две бабы параллельно - никогда. Полный кивнул. - А тут… какой полет. Полный усмехнулся. Глеб протянул ему руку, прощаясь: - Ты щас куда? - В триста двадцатую. - Давай. Забыл спросить – у тебя-то как? - Ленка химию прошла. Вроде лучше. - Всё то же, что зимой? - Ага. - Ну, держитесь. Увидимся. Глеб запахнул пиджак и, бодро, через две ступеньки, побежал по лестнице. *** Глеб открыл дверь в мастерскую. Она мыла пол. В комнате было жарко, окна распахнуты. На ней было только нижнее белье. Блузка, юбка аккуратно лежали на кресле. Она обернулась, тыльной стороной руки поправила волосы. Глеб поискал сухое место на полу, поставил папку с эскизами. Она наклонилась над ведром и отжала тряпку. - Слишком современное белье, - сказал он. - В белом лифчике и высоких атласных трусах ты была бы лучшей девушкой Советского Союза. Она улыбнулась. - Зачем? - он показал на вымытый квадрат пола. - Пыльно. - Ты отпросилась? - Последнюю пару отменили, муж на футболе. - И ты пришла ко мне, чтоб вымыть пол? - Ты кашляешь от пыли. Он подошел к ней вплотную, приобнял. Он был выше почти на голову. - Ты пришла, чтоб вымыть пол? - Да. Он притянул к себе её голову. Мокрая тряпка шмякнулась на пол. *** Он курил в постели. Прищурившись, смотрел в потолок. Она, стоя у плиты, держала кофеварку за длинную ручку. - Наташа. Она обернула лицо с мокрыми, прилипшими прядями волос. - Наташа, у нас не получается. Она молчала. - Дело, наверное, в тебе. Понимаешь, мне как художнику это очень важно … Она смотрела в пол. Убежавший кофе с шипением заливал плиту. *** - Хорошая работа, - пожилой человек в просторном пиджаке стоял перед холстом с изображением обнаженной женщины. Женщина сидела на стуле, лицом к художнику, вцепившись руками в сидение и слегка расставив ноги. - Теплая живая. Вот здесь очень хорошо тени легли, - человек в костюме, почти касаясь холста, провел пальцами у внутренней поверхности бед. – Дотронуться хочется. Опустил руку. Помолчал, любуясь. - Напряжение такое. Кажется, дотронешься до неё – и взорвется. Отзывчивое тело. Ведь отзывчивое? Человек лукаво, с отеческой улыбкой посмотрел на Глеба. - Андрей Сергеевич, - Глеб потупился как школьник, которого застукали за курением. - Глеб. Я был очень дружен с вашим отцом. И вас очень ценю. Вы - способный человек. Молодой, горячий. Это ваше дело. Но, знаете, в одной из аудиторий, где вы ведете, на парте нацарапан стишок: "Глеб Сергеевич Опалов с каждой третьей переспалов”. Глеб улыбнулся: - Андрей Сергеич, это ошибочная статистика. Автор шёл на поводу у рифмы. Человек в костюме посерьезнел: - Я понимаю, это не школа. Люди взрослые. Вы не намного их старше. Но, я прошу вас быть благоразумнее. Глеб кивнул. Человек в костюме отошел подальше от мольберта и долго смотрел на картину. - А работа хороша. Очень. Живая… Не останавливайся. Хорошую поймал волну… *** Наташин муж все узнал. Устроил скандал. Она сразу прибежала к нему. Он посадил её за стол, успокоил, посоветовал еще раз спокойно объясниться с мужем. Мол, бабская дурь. Художник. Ловкий. Рисовал. Предложил вина. Завлек. Каюсь. Больше не повторится. Она смотрела на него удивленно, потом встала, подошла к окну. Он говорил, приводил аргументы, смешные, остроумные способы все склеить и вернуть. Она развернулась, пошла к раковине. Намочила тряпку. Вернулась к подоконнику и стерла пыль. Он смотрел, как её рука быстро и тщательно протирает подоконник. Спросила: - Пойду? - Иди. В коридоре он её догнал и обнял. Он, скорее, считал нужным так сделать, чем хотел. История выходила гадкая. Она остановилась и к его удивлению разрешила себя поцеловать. Ответила на поцелуй. Он стоял, не зная, что дальше. Она улыбнулась. - У меня к тебе одна просьба. - Какая? – спросил он. - Протирай пыль хотя бы раз в неделю. Аккуратно, чтоб не хлопнуть, закрыла за собой дверь. II Андрей Сергеевич долго переходил от одной картины к другой. Подолгу стоял. Присматривался. Глеб не выдержал. - Андрей Сергеевич, ну что скажете? Андрей Сергеевич покачал головой. - Глеб, нет. Не то. Что-то ушло из работ. Всё распадается… Та, первая, - он сделал в воздухе жест, как бы обводя воображаемые бедра, - та была хороша. А эти … Он подошел к одной из картин. - Тени выглядят как огромные родимые пятна. Это тело отталкивает, - он присмотрелся. – Эт Алька что ли с первого курса? Глеб кивнул. - Глеб-Глеб. Вы путаете творчество и жизнь. Андрей Сергеевич посмотрел на часы. - Так, мне на совещание надо. Работайте, думайте, пытайтесь поймать… Время еще есть, - он хлопнул его по плечу, улыбнулся, - Все приложится. В дверях Андрей Сергеевич окликнул его: - Та натурщица на стуле? Из наших, местных? Глеб помотал головой. - Не дадите телефон? Глеб усмехнулся. Нацарапал что-то на листке. - Вот. Но у нее телефон две недели не отвечает. Андрей Сергеевич взял в руки бумажку. - Возможно, он не отвечает только вам. Глеб взглянул на него резко, без улыбки и, прижав к себе папку вышел из кабинета. *** Глеб и его приятель сидели в столовой друг напротив друга. Откусывая хлеб, приятель быстро и с аппетитом ел суп. Глеб, не притрагиваясь, смотрел в окно. Приятель перестал есть, взглянул не него: - Что за траур? Ты про Сергееча всё? Глеб не ответил. - Да брось ты! А судьи кто? Ты когда в последний раз у него приличную работу видел, а? Он всё больше о методиках вещает и по конференциям разъезжает. - Без него вижу, что плохо. - Не самоедствуй. Лучше расскажи – девицу-то свою до оргазма довел? – приятель вытер улыбающиеся губы салфеткой. - Нет. Мы расстались. - Из-за этого? - Из-за того, что я мудак. Приятель отпил компот. - Не, ну ты что-то совсем расстроен. Глеб встал, придвинул к приятелю нетронутую порцию. - Будешь? Я не хочу. Приятель посмотрел на котлету. Улыбнулся смущенно. - Бери-бери. Приятель с аппетитом пододвинул к себе тарелку: - Ленка в больнице. Я оголодал слегка. Глеб нахмурился: - Рецидив? - Не, - приятель принялся за котлету. – На сохранении. Беременная. Глеб присвистнул. - А разве сразу после химии можно? - Врач сказал: если Бог дал, значит можно. *** Глеб вошел в мастерскую, не разуваясь упал на кровать. Пол был такой грязный, что оставались следы. Он почему-то вспомнил, что сегодня среда. Её муж часто был в это время на футболе, и она забегала. Торопливо сметала пыль, что-то готовила. Иногда позировала. Он пользовался ею и как и множеством других женщин: ел, то что она готовила, ходил по чистому полу, который она мыла. Рисовал её тело. Он не просил их об этом. Поэтому и благодарности не испытывал. Глеб встал, распахнул окна. С улицы дохнуло зноем. Он поднял прислоненную к стене картину. Она. На стуле. Нежная и замершая. Он вытащил из шкафа ветошь. Замотал в нее картину. Взглянул на часы. *** Глеб хорошо помнил её дом, хотя был тут только однажды. Большая сталинская арка, площадка с покосившимся турником, палисадник с одиноким кустом. Он стоял и курил, понимая как глупо и нарочито выглядит его появление. Молодая женщина с коляской прошла мимо, с любопытством посмотрев на него. Проехал, прозвенев звонком, мальчик на велосипеде. Две долговязые подружки прошли хихикая, с тревогой глядя на замотанную в простыню картину. Наконец, он заметил её. Она шла не одна. Поспешно бросив окурок он зашел в арку. Они о чем-то говорили. Она улыбалась своей спокойной улыбкой. Её муж, невысокий, подтянутый человек, рассказывая что-то смешное, открыл дверь подъезда. Пропустил её вперед, игриво ухватился за попу. Она звонко рассмеялась. Железная дверь захлопнулась. Когда он шел по двору, его догнал, позвякивая, мальчишка на велосипеде: - Эй, вы забыли! Картина стояла в арке у стены. *** К его удивлению Андрей Сергеевич не возражал, когда он отказался участвовать в конкурсе. - А я вот, знаешь, в последний момент решился. Сколько можно заниматься административными вопросами. Я ведь художник. В девушке с обнаженной спиной Глеб сразу узнал Наташу. Картина имела ряд недостатков, работа Глеба была лучше. Но в ней тоже было это странное, теплое свечение. Такое, что хотелось прикоснуться. - Удивительная женщина, - смущенно говорил Андрей Сергеевич Глебу. – Удивительная. Когда они пили в служебной коньяк, Андрей Сергеевич, раскрасневшийся и пьяный, шепнул Глебу: - Я хоть и старик, но никогда донжуанству вашему не завидовал. На кой мне свиристели эти… А тут … в первый раз позавидовал… такая женщина и … - Что "и”? – Глеб поднял тяжелый взгляд. - И … как сказать, - Андрей Сергеевич запнулся, – вашей была. Ведь была? Глеб задумался. Потом кивнул и налил себе еще. ГОЛОС АМЕРИКИ Он позвонил. Спустя шестнадцать лет у него был все тот же голос. Теперь с легким акцентом. В ней ничего не отозвалось. Да и тогда не очень отзывалось. Поговорили о семье. О работе. О "здесь” и "там” – он давно жил в Америке. Она сидела на диване и, прижав к уху трубку, рассматривала свои голые ноги. - Я часто думаю – почему у нас ничего не получилось тогда, - сказала она в трубку. - Думаю, всё дело в кровати. Это дурацкая кровать с провисшей сеткой. И холодильник. Помнишь, как он трясся? - Да. Он трясся сильнее чем я, - он усмехнулся. - Если бы не эта кровать – все могло бы получиться, - сказала она. Помолчала. - Грустная история. - Мало ли на свете грустных историй? - сказал он. - В одной жизни не так много, - сказала она. - Ты был красивый. Ты и сейчас красивый, я видела фотографии. - Ты тоже. - Я уже нет. Они cнова замолчали. - Недавно я поняла, что во мне пожизненно будет стоять эта кровать с панцирной сеткой и ржавыми шариками по углам, в которой мы не смогли. Отсюда и грусть. - Ты как всегда преувеличиваешь. - Нет. - А как в итоге это у тебя получилось? - Что? - Ну это… - Тебе правда интересно? - Не знаю. - Просто левый человек, который меня не любил … и я его тоже. *** Парень из бывшей тусовки… художник что ли. Они толком друг друга и не знали. Пришел на неделю из армии. Случайно зашел. Худой, голодный. Глаза лучистые. Копченую колбасу жадно ел. Запивал чаем. Она сидела напротив и смотрела. Потом решила… У него были холодные и слегка липкие ладони… Они так долго целовались, что у нее опухли губы. А потом он лег сверху. Его грудь белела в темноте над её лицом. Он очень быстро все сделал. Странно - всё оказалось так просто. *** - А у меня не получалось. - Ты слишком меня любил. - Нет. - Да. - Нет. - Ладно, неважно. - Да. *** Утром, когда он уходил, она подумала, что даже не знает его фамилии. Он уже шел по длинному гулкому коридору, когда она вдруг крикнула вслед: - А какая у тебя фамилия? Он удивленно обернулся. Помолчав, сказал: "- Шевченко”. Улыбнулся. Запомнишь? – Да, - сказала она и закрыла дверь. *** В трубке долго молчали. Потом он спросил: - У вас с ним что-то получилось? - Нет, - сказала она, - мы даже не виделись потом. - А как с мужем? Ты счастлива? - Не знаю. Мне иногда кажется, что если бы тогда, в Крыму мы сняли бы другой домик, все сейчас было бы не так. Он засмеялся. - Ты сама выбрала этот домик. - Я знаю. Это был ужасный выбор. Там еще были клопы. В трубке послышался чей-то голос, говорящий на английском. - Прости, закругляюсь, cовещание, - сказал он. - Пока. Рада была услышать. - И я. Не грусти. - Не буду. И ты не грусти. - Я не грущу. *** Она бросила телефон на диван, встала и пошла на кухню. Щелкнула чайником. Потом подошла к окну и долго смотрела как колышутся на земле тени от голых деревьев. Телефон зазвонил снова. Она вернулась в комнату. Взяла трубку. Cначало растерянно помолчали, потом раздался его голос: - Я задумался и снова набрал тебя. Прости. - Прощаю, - она улыбнулась. И мужчина в строгом костюме, стоя у окна здания на пересечении Cорок второй улицы и Лексингтон-авеню, улыбнулся в ответ. ДЕНЬ ПОБЕДЫ Ольгин день рождения пришелся на четверг. Праздновали в субботу, девятого. По телевизору крутили праздничную программу. После черно-белого фильма на экране появился актер в кремовом пиджаке и низко, многозначительно продекламировал: Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди… Евгений, занятый раскладыванием на скатерти ножей и вилок, замер и посмотрел на экран. - Водку из морозилки достал? – крикнул женский голос из кухни. – Лопнет! - Щас-щас, - Евгений смотрел в телевизор, - Оль, пойди сюда на секунду. - Что?- в комнату вошла светловолосая женщина с усталым лицом. - Послушай, - Евгений с улыбкой тыкнул пальцем в сторону экрана. Ну что им сказать, чем утешить могли мы их? Но, горе поняв своим бабьим чутьем, Ты помнишь, старуха сказала: Родимые, Покуда идите, мы вас подождем, - читал диктор. - Помнишь, ты тогда …, - Евгений заулыбался как победитель. – Ну, как Серега читал… "Мы вас подождем!"- говорили нам пажити. "Мы вас подождем!"- говорили леса. Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется…- неслось из телевизора. Она стремительно подошла, щелкнула кнопкой. Экран погас. - Ты чего? - Ничего не готово, гости скоро придут. А ты телек смотришь! Вышла. Громко и зло брякнула на кухне cалатником. *** Cергей учился на историческом. Высокий, нескладный. Детское лицо, низкий голос. Женщинам нравился. Ольгу смешно называл – Алёшка. Летом она поехала с ним на практику. Поселились в отдельном фанерном домике. Как муж и жена. Лето неслось беззаботно: утром пели птицы, вечерами трещали цикады. Пошла малина. Щурясь от солнца, Ольга развешивала на веревке между деревьями сережины такие же долговязые как и он сам, носки, брюки и думала: Любовь ли это? Вопрос оставался без ответа. Да и зачем нужен был ответ. Ей было хорошо с ним. Женя учился на геологическом. Он был старше остальных, побывал в армии. Ребята шутили – если хотите понять разницу между геологом и археологом, поставьте рядом Женю и Сережу. Ольгу раздражала эта шутка. Раздражал и сам Женя - крепкий, широкоплечий, всегда небритый. Рядом с ним Сергей выглядел карикатурно. Оле казалось, что Женя смотрел на них с издевкой. Она никогда с ним не разговаривала. Только здоровалась, не глядя в лицо. Раскопки начали археологи. Позже, когда они наткнулись еще и на военные захоронения, к ним подключились геологи. Ольга часами могла смотреть, как под осторожными руками в перчатках из земли появлялась ржавая каска, глиняный черепок с выцветшим орнаментом или безглазый череп с истлевшей плотью и маленьким отверстием от пули. Cтоя на коленях, согнув своё долговязое тело и вглядываясь в землю, Cергей забывал обо всем. Однажды, Ольга с книжкой как раз сидела неподалеку, Сергей откопал маленькую ржавую петлю. Осторожно очистил от земли. Обнажился ржавый полукруг. Сергей остановился. Растерянно встал. Ольга подняла голову. Он сказал задумчиво: - Мина что ли? Она помнит как Евгений крикнул: - Оля, ложись! С быстротой сильного животного подскочил к ним, глянул быстро, оттолкнул Сергея, налегая на него спиной и будто пытаясь прикрыть собой. Мина оказалась старая и безвредная. Ей было странно потом вспоминать, как он крикнул: "Оля!”. Он никогда не называл её по имени. Она даже не была уверена, что он знает её имя. С этого дня, наверное, и начались их быстрые, почти бессловесные отношения. Всюду она чувствовала его взгляд: чистила ли посуду речным песком, стирала ли, сидела ли с книжкой на берегу, свесив ноги. Вечером, когда они с Сергеем шли с общего костра в свой домик, его взгляд жег между лопаток, растягивая лицо глупой улыбкой, заставляя смеяться громче чем надо и сильнее раскачивать бедрами. Она ненавидела себя за это кокетство. - Только посмотри, - говорил Сергей, держа маленький, коричневый от ржавчины треугольник с ушком, - Какая-то женщина пятьсот лет назад вешала это на шею. Чтобы быть красивой. Может быть для какого-то одного мужчины. Он с улыбкой прикладывал находку к Ольгиной груди. Ольга томно закатывала глаза, складывала губы бантиком: - И как я тебе? - С этой подвеской ты сногсшибательна! - Сергей, обхватив за талию, тянул её к себе. Она шутливо уклонялась от его поцелуев. *** К Жене она пришла сама. Днем. В его выцветшую брезентовую палатку. Почти все были на раскопках. Он лежал простуженный. Оля и еще одна полная девушка дежурили на кухне. Готовили окрошку. Девушка сняла с огня котелок с картошкой, слила. Протянула Оле: - Женьке сноси. Пусть подышит пока горячая. Народное средство. Ольга несла котелок, от волнения то и дело задевая его коленкой. Женя усмехнулся, склонился над котелком, вдохнул. Поднял вопросительно мокрое лицо. – Надо голову прикрыть, - сказала Оля. - Полотенце есть? Он снял с веревки полотенце, с улыбкой накинул на голову. И стал похож на очень древнего мужчину: загорелое лицо, впалые щеки с жгуче-черной щетиной, белое полотенце на голове. Губы блестящие, пунцовые от пара. Ольга прикоснулась ладонью к его лбу. - Температура есть? - Не знаю, - его глаза смеялись. - Щас, я так не пойму. Она приблизила к нему лицо и коснулась губами горячего, влажного лба. Потом, сама не знает как, склонившись, поцеловала в губы. Он сначала будто окаменел. Потом гибко, одним движением оказался над ней… - Подожди-подожди! Что-то жжет! - Ты к котелку прижалась! – он засмеялся, выставил котелок на улицу, задернул молнию… Девушка, не дождавшись Ольгу, пошла за ней. Увидела у входа в палатку опрокинувшийся котелок. Осторожно cобрала с травы рассыпавшуюся картошку. Теперь Женя всегда возвращался чуть раньше остальных. Ольга ждала его недалеко от лагеря. Когда они возвращались к ужину, на её коленях, бедрах долго оставались отпечатки сосновых иголок. Все знали, и все молчали. Один Сергей будто ни о чем не догадывался. Как всегда возвращался с раскопок с букетами гвоздики и ромашек. По вечерам, тихо мурлыкая под нос, подолгу рассматривал свои находки, писал в блокноте. Казалось, он был счастлив. В субботу планировался прощальный костер. Потом сборы и отъезд. Погода выдалась паршивая. Собравшиеся полукругом сидели у костра. Разлили. Безрадостно выпили. Кто-то спросил: - А Серега где? Все посмотрели на Олю. Она пошла в домик. Он в одних шортах лежал на кровати. Читал. Поднял глаза. - Ты что не приходишь? - А я тебе нужен? - Ты всем нужен! Он улыбнулся: - Сейчас приду. К костру вышел как был, без брюк, накинув на свою долговязую фигуру допотопный брезентовый плащ с острым капюшоном. - Франциск Ассизский, - сказал кто-то. - Военный плащ, от деда достался, - подобрав длинные полы в мелких пятнах мазута, Сергей сел рядом с Ольгой. - Он еще в болотах под Смоленском в нем лежал. - Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, - продекламировал тот же голос. - Как кринки несли нам усталые женщины, Прижав, как детей, от дождя их к груди, - подхватил Сергей. - Как слезы они вытирали украдкою, Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси! Все ждали, что он остановится. Но Cергей наизусть все читал и читал это бесконечное стихотворение, лишь иногда пропуская слова. Моросил дождь. У него запотели очки. Из - под брезентового плаща торчали длинные голые ноги с узловатыми коленками. Все молчали, не решаясь его остановить. Ольга засмеялась фальшиво, дернула его за локоть: - Cережа! Он приобнял её за плечи, раскачиваясь и не переставая декламировать: - Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом, Та-та-та плачущий девичий крик… Евгений сидел, уставившись в землю и ворочая палкой красные угли костра. Когда он дочитал, воцарилась тишина. Было слышно как капли дождя падают в костер и шипят на раскаленных углях. - Ребята, нальем Cереге! – сказал, наконец, кто-то. Все оживились, стали искать стакан. Пластиковые закончились, в итоге налили в железную кружку, передали Сергею. Он залпом выпил. Потом снял очки и, близоруко прищурившись обвел взглядом присутствующих. Ребята опускали глаза. Той ночью Ольга всё ему рассказала. Говорила почти весело. Он гладил её по волосам и улыбался своей беспомощной улыбкой. Она сама не поняла как заплакала. … Они пригласили его на свадьбу. Он позвонил накануне и долго извинялся веселым, дрожащим голосом. Шутил. Будто и не изменилось ничего. Только теперь звал её не Алёшкой, а только Ольгой. И ей казалось, что она постарела, хотя прошёл всего год. Спустя пять лет до них дошли слухи что он погиб. В Карелии. Какая-то нелепая история: байдарка перевернулась на водном пороге. *** Горлышки бутылок были подвязаны георгиевскими ленточками. Ольга, несмотря на cказанные комплименты, чувствовала себя усталой и некрасивой. Женя, грузный и раскрасневшийся от выпитого, шумно смеялся, кокетничал с присутствующими дамами, дважды чуть не опрокинул вазу с цветами. Поздно вечером, когда гости разошлись, они вдвоем сидели за разоренным столом. Она – подперев подбородок и уставившись в телевизор. Женя с аппетитом ел оливье. Потянулся к графину с остатками водки. Ольга посмотрела на него. Он виновато улыбнулся. - Оль, капельку. К салату. Выпил. Шумно крякнул. Ольга щелкала пультом, переключая каналы. Мелькали лица, обрывки военных баталий, коротко взвизгивали эстрадные певцы. - А все-таки, - он подцепил на вилку тонкий кусочек колбасы, - Серега это стихотворение лучше читал. Честнее. А этот, - он махнул рукой в сторону телевизора, - так… Прожевав, задумчиво посмотрел на Ольгу: - Оль, ты не жалеешь, что меня выбрала? Она встала, еще раз щелкнула пультом. На потухшем экране телевизора засветилась маленькая белая точка. Они оба уставились на эту точку, будто от нее зависело что-то очень важное. Точка светилась в темноте. Потом погасла.

Категория: «Когда любовь растопит шар земной?..»

Просмотров: 149 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0