Произведения участников Волошинского конкурса

» Волошинский конкурс 2013 номинация: «При жизни быть не книгой, а тетрадкой…»

Уважаемые гости нашего сайта! Мы приветствуем Вас и желаем… (чтобы такого пожелать, кроме приятного чтения?)… не впадать в крайности от современного искусства, верить, что у искусства есть благородная и не всегда нам доступная в понимании цель.

Или вы захотите, может быть, зарегистрироваться? Для чего?... Ну, чтобы не только получать удовольствие от чтения, но и выражать свои эмоции по поводу прочитанного. То есть, оставлять комментарии. Также Вы сможете подписаться на сообщения от администратора и получать информацию обо всех новостях и изменениях сайта «Волошинский сентябрь».

---

Тексты этой подборки давно мечтали стать рукописью небольшой книжки и в итоге самой книжкой. "Еще раз про" - таким может быть подзаголовок этой книги. "Еще раз про любовь" и про смерть, про детство и взросление, про память и настоящее. Но к каким из стихотворений не подошло бы такое определение? И все же смею надеяться, что в этом "еще раз" пусть тихо, но звучит что-то свое, что собрало эти тексты вместе и дало им название. ПЕРВЫЙ ЗУБ I *** Как шторм, как колокольный звон, как бездна, осколок разрушительного звездо- падения под козырьком подъезда – он: большой, угрюмый, некрасивый, стоит с утра и до заката Арсений Яковлевич Слива в рубашке с красными гранатами, а под рубашкой (она расстегнута) на смуглом пастбище груди белокудрявые барашки, а взрослые: «Не подходи к нему! и не поймут, что знаю все сама, что дед Арсений был поваром в кафе «Весеннее» что в девяностые сошел с ума, и в радостном безумии крылатом он жизнь свою обкладывает матом, страну свою обкладывает матом и все вокруг обкладывает матом. И мы еще читали по слогам те буквари с огромной «А» на синей обложке, и красивей не видели мы книг; те буквари, где мама вечно моет, и Ленин вечно молод, и каждый день в забвенье напрямик летели прописи, и ноты, и смычки, хватали мы скакалки и сачки, и «ты-сегодня-водишь-в-прятки-Насть», и Родина, как будто, началась. Но каждый день, как из чернющей бездны, из-под стального козырька подъездного, гремел Арсений, расправляя крылья, и мы первей всех истин уяснили, что все скоты, и воры, и предатели, и кто-то там еще, и все не так, и Горбачев законченный мудак II Остров Тает снег. Чайки заняли крупные льдины: путешествие по Неве. Маленькое, но всё же. Как-никак, я люблю этот остров длинный, широкий остров, его дома и прохожих. У Ростральных колонн цветы: свадьба на Стрелке; я иду по набережной и как свои пять знаю, где в реке рыбно, где мелко, где до дна уже не достать. Поживёшь тут, походишь по этим линиям: то ледоход на Неве, то морской парад, то найдут утопленника – глаза большие и синие – рекой подаренный оторопелый взгляд. Лёд сегодня так ярок и день – непривычно ясен, точно тот, когда детьми впервые мы забрели туда, где стоит ледокол с кумачовым названием «Красин», отдыхая который десяток лет от океанского льда. И с тех пор корабли, которые здесь бывают, запоминаю по именам: «Lili Marleen», «Viktoria», «La couleur du saphir».., но больше всего я жду самого конца мая, когда домой возвращается парусник «Мир». III Помню, как выпал первый молочный зуб: нежная кожица розовых детских дёсен, кровь в уголке холодных от страха губ. Мне было шесть, а я говорила – восемь. Я торопила время – да что оно? Времени будет много, зубов, наверное, тоже. Будет, всё будет: по вечерам кино в старенькой «Родине», и фруктовым мороженым будет меня угощать не волшебник – он: улетел к себе в голубом вертолёте; буду наивничать, буду взрослеть с неохотой, буду спешить домой и забывать про сон, буду детей растить, платья носить по моде, и не по моде – так, первое, что найду; буду любить, прощать, и обижать, и вроде всё хорошо. Но время, как на беду, вырвет мне первый зуб. Старость моя, здорово! Нежная кожица розовых рыхлых дёсен. И языком пустоту изучу, и снова мне будет шесть. И снова скажу, что восемь. IV Памяти П. ** Мы вместе ходили в школу: последняя – наша парта. На старой советской парте царапали мы слова. Мы вместе с тобой не знали ни Джоуля, ни Декарта, Ни cogito и ни dubito, а так – на дворе трава. По алфавиту Нас вызывали: меня – всегда раньше, Тебя – всегда позже. И часто мне неуд, Тебе – ничего. Закон алфавита суров. А ты говорил мне: «Забудь, не завидуй, Тебе повезет в другом». Но нас не по алфавиту к доске вызывает время. У времени столько времени, у нас же – едва-едва. А ты мне и правда нравился, если сравнить со всеми. И cogito я, и dubito, и на дворе трава. *** Мои смешные ботинки утопали от меня. Теперь вот играют в прятки где-то в чужом дворе. А я носила их в школу – день ото дня и дня Не хватало – в солнечном декабре. Мелочь, конечно, а вспомнишь – и побежишь В год девяносто первый – первый учебный год, Встретишь себя и скажешь: «ну что, малыш, Страшно тебе и странно, а все пройдет – И не заметишь: весь этот зимний треск, Весь этот трепет исчезнет на раз-два-три. Только и вспомнится – новых ботинок блеск, Переходящий в свет. Изнутри. V Мои герои Смотрю в окно. Снаружи ли, изнутри – холодно одинаково. Герои моего детства толпятся за дверью: невероятные пираты, освободители и завоеватели, на кого вы стали похожи? Кто живет в освобожденных И завоеванных вами странах? Мокнете под дождем из снега, герои моего детства, входите. Герои моей юности робко жмутся у двери. Инопланетные актеры и музыканты, где ваше откровение? Кто живет в открытых вами Америках? Что вы дрожите, мокнете под дожем из снега? Входите. Герои моей зрелости – их нет. Отсутствие их так же неожиданно, как проснуться человеком среднего возраста. Несостоявшиеся мои герои, не стойте там под дождем из снега. Входите. Я принимаю вас, таких смешных и жалких, я вас прощаю, мои герои, за мою наивность, мои заблуждения, мои надежды. И снова вас выбираю. Времени много I Жук На ладони моей дремлет жук: От летучей жизни ослаб. Неподвижны шесть согнутых рук, Или ног, или просто лап. Золотистое тело брюшком – К солнцу, к земле – спиной. Я сама немного жуком Стала – и он говорит со мной: «Хорошо мне лежать на ладони, Я слышу ход твоей крови, Чувствую солнца тепло, Зов подземных корней. Каждый жук вот так бы хотел умереть, чтобы кто-то в ладонь его взял и не знал: уснул он или усоп». II *** Словно фотография из мрака, Выхожу из темноты парадной. Никуда мне, кажется, не надо – Может быть, в «Бродячую собаку»? Там пройду под невысокой аркой, Спрячусь в угол – сердце захолонет: Одиночество моё – неяркий, Раскалённый уголь на ладони. III *** Позабытые мастера альтов и скрипок, позатертые имена; голоса вне шепота, стона, хрипа. День сегодня ягодника-Архипа. На излете – весна. Он стоит в начале реки-Фонтанки, дремлет музыка на смычке. А из скрипки, как будто из ранки, каплет память о лаке, клее, рубанке, о луче, ласкающем спозаранку, о чужом языке. IV *** Третий день, как пошёл первый снег. Не тревожься: будет радостный день. А давай – до скрещения рек пройдёмся – до скончания лет. Потеплее пальто надень. Помнишь, это Оден, кажется: «Мы должны…» We must love each other or die Хочешь, прямо пойдём, хочешь – окружным. Только руку дай. V На еврейском кладбище. Могила Цеби (Цви – «олень») Каждому хватит времени. Хватит на всё. Больше не надо. Смотришь глазами серыми на ограду, а за оградой – бронзовый быстрый олень и надпись: Цеби. Белая-белая сирень гроздьями – в небо; друг другу мы вручены, земная поросль, и не разлучены – просто порознь, просто земля меж нами – тонкая плёнка; скачет олень ночами к оленёнку, и свысока видит: Прага застыла. Камень вместо цветка брось на могилу, брось и не бойся: цветы – всё те же камни. Скачет он сквозь кусты – прямо в глаза мне и разрывает вату пространств – рогом. Времени хватит, хватит, времени много. VI *** Слепи меня из чистой глины речной. Я буду твой Голем, буду ручной: тяжелый шаг и немой язык, но так слепи, чтобы я привык к себе. И мертвых слов не боялся, мой Логос, мой Лёв, мой звериный рёв о небе – к небу, о камне – к камню, о теле – к телу и за тобой – на пир и в бой, даже и в пирров бой, исполню приказ любой; за тобой – до самой дальней горы, самой последней поры, пока ты не бросишь меня, не сбросишь меня. Покатые склоны кляня, скачусь я на дно оврага: ни памяти, ни забвения – только глина и влага, и нежность не-при-кос-но-вения. VII **** «Моя голова как планета: На макушке – северный полюс, Земля Франца-Иосифа, На подбородке – южный, Пингвины идут рядами, Дышат друг другу в спины. В моей голове сотни рек: Вот по Янцзы плывут рыбаки, Вот Оранжевая тянется к югу, Вот из холодных морских вод Рыба-луна показывает плавник, Вот едет автобус в моей голове Из одного города – в другой: Сотни тысяч их в моей голове. Я стою – и путаются тропинки, Улицы, дороги, шоссе. Но я знаю точно, куда мне надо идти: Я проснулся с этим знанием птицы, Всегда прилетающей на то же место». VIII *** И шорох, и переполох, и крик, и скрипка, и так далее… был дом как дом, да весь иссох: отсуетились и оставили. А дальше – ничего и нет, верней, другое есть – не прежнее. невыносимый яркий свет чем дальше, тем, гляди – кромешнее; а расставались невзначай, закрыли, заперли, зашторили. но сквозь стекло прошла печаль, пошла по новой траектории. Стихотворения сестре *** По Африке жёлтой Слониха идёт. «Тяжёл ты, тяжёл ты, Мой круглый живот, Но скоро слонёнок Родится на свет – Потянет спросонок Некрепкий хребет; И розовым ухом Взмахнёт, как крылом – Ни травам, ни мухам Ещё не знаком; Ни снов, ни дорог нет В его чистоте. И кисточка дрогнет На длинном хвосте». *** Давно кора бы Рассыпалась в труху, но держит что-то. Оно похоже на корабль Древнего флота; И викинги на нем ночами Пируют звонко, Цветные рыбы косяками Плывут вдогонку, Но злую землю не унять: Шипит: «Пора бы И на покой!» – ей не понять: Оно – корабль, Оно мечтает, не моля И не робея. Не торопи его, земля, Ведь ты сильнее. Красин Ледоколу, уснувшему в гавани, Снятся новые экспедиции, Заполярное темное плаванье, Капитан – самый первый – снится. 90 градусов северной, И на самой вершине планеты Ощутит всем телом, наверное: Он один в одиночестве этом. И не слышно чаек арктических, И не крикнешь: Земля! Земля! Только тусклый свет электрический Одного – как бог – корабля. Сестре Я б устроила мир так, чтобы все сидели на верхушках самых высоких елей и только махали друг дружке: утром – зелёными шляпами, по вечерам – фонариками. «Как ты?» – ¬¬¬махала бы я сестре. «Хорошо!» – отвечала б она. И так всё время. До конца времён.

Категория: «При жизни быть не книгой, а тетрадкой…» | Автор: Строкина Настя

Просмотров: 356 | Комментарии: 2 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 2
2 Александра Соломина   (Вчера 00:13) Замечательные стихи! И смешные, и наивные, и лиричные, и меланхоличные - совсем как сам Петербург! Очень питерская поэзия. Удачи автору, продолжай писать!! 1 Регина_Поливан   (23.08.2013 19:40) Очень приятные, плавные и задумчивые стихи. После них и правда начинаешь верить, что времени много...