Произведения участников Волошинского конкурса

» Волошинский конкурс 2013 номинация: «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей»

Уважаемые гости нашего сайта! Мы приветствуем Вас и желаем… (чтобы такого пожелать, кроме приятного чтения?)… не впадать в крайности от современного искусства, верить, что у искусства есть благородная и не всегда нам доступная в понимании цель.

Или вы захотите, может быть, зарегистрироваться? Для чего?... Ну, чтобы не только получать удовольствие от чтения, но и выражать свои эмоции по поводу прочитанного. То есть, оставлять комментарии. Также Вы сможете подписаться на сообщения от администратора и получать информацию обо всех новостях и изменениях сайта «Волошинский сентябрь».

---

ПОБЕГ РОБЕРТА ШУМАНА Драматическая версия последнего дня семейной жизни в трёх сценах Действующие лица: Роберт Шуман (1810-1856), великий немецкий композитор и музыкальный писатель. Клара Шуман, его супруга, выдающаяся пианистка (1819-1896). Руперт Беккер (1830-1887), дюссельдорфский скрипач, ученик и поклонник Шумана. Альберт Дитрих (1829-1900), композитор, скрипач, дирижёр, ученик и соавтор Шумана. Рихард Хазенклевер, лечащий врач и друг семьи Шуман. СЦЕНА ПЕРВАЯ Февраль 1854 года. Дюссельдорф. Просторная гостиная в доме композитора. За роялем – высокая худая беременная женщина с орлиным носом и маленькой головой. Это хозяйка дома. Она вновь и вновь пытается сыграть стремительный пассаж, но постоянно сбивается. Раздаётся звонок. Клара устремляется к входной двери. Клара Шуман: Дорогой Дитрих! Как я рада вас видеть! Дитрих: Моё почтение, фрау Шуман! Как поживаете? Как ваши милые детки? Дома ли ваш супруг? Клара: Ах, не спрашивайте...У нас всё плохо... Я совсем истерзана последними событиями. Роберт болен. Очень и очень болен. Дитрих: Что с ним?! Я получил записку, в которой он приглашает меня прогуляться, как обычно, а потом зайти посидеть в пивную... Клара: Никакой пивной! Надеюсь, у него хватит сил хотя бы пройтись. Но очень прошу: глаз с него не спускайте! Доктора ничего не могут понять, но я-то вижу: он совершенно не в себе. Дитрих: Может, составите нам компанию? У вас очень утомлённый вид... Клара: Нет, нет, какие теперь прогулки? ...Дети отбились от рук, на кухне полнейшее запустение...Руки... и те меня не слушаются... Но как же я хочу спать! Дитрих: Да что случилось, фрау Шуман? Клара: Ох...Альберт, я всё равно не смогу объяснить вам...Потому что я сама ровным счётом ничего не понимаю. Я совершенно измучена, я не сплю уже которую ночь...Мне кажется, с Робертом происходит что-то ужасное. Он общается с призраками... Дитрих: С призраками?! Клара: С ангелами, с чудовищами, с умершими композиторами, со злобными демонами... Он, как ребёнок, то радостно слушает их, то рыдает от ужаса...Уверяет меня, что всё это – реальность, а не фантазия. Я не могу заснуть ни на минуту. Что, если призраки заставят его совершить нечто ужасное...? Он говорит, что мог бы убить меня... И потому хочет уйти из дома... Дитрих: Сочувствую вам, дорогая фрау Шуман! А что говорят доктора? Клара: Доктора в полной растерянности. Они полагают, что нет особых причин для беспокойства. Вообразите, Роберт собрался оставить жену и детей, а врачи говорят, что с ним всё в порядке?! И это современная медицина?! Дитрих: Но, может быть, лучше на время поручить его заботам сиделки? В вашем положении стоит немного подумать о себе! Клара: Как вам не стыдно, Дитрих! Разве я могу думать о себе? Мой долг – быть с мужем в горе и радости. А Роберт не видит, к какой опасной черте подошёл. Он - ребёнок, ещё один мой маленький беспомощный ребёнок! Он без меня пропадёт! (Клара прикладывает платок к глазам и шумно дышит). (В гостиную входит статный приветливый господин с мягкой улыбкой на пухлых губах. Он одет для прогулки – пальто, шляпа, перчатки. Как бы не замечая Клару, он радостно устремляется к юноше.) Роберт Шуман: Добрый день, дорогой Дитрих! Идёмте скорее на свежий воздух, к солнцу, к зимней прохладе...Как у нас душно. Клара приказывает жарче топить, ей всё время кажется, что дети простудятся. А я задыхаюсь... Пока, Клара! Мы вернёмся к обеду. Клара (порывисто бросаясь к мужу): Ты уверен, что у тебя хватит сил на долгую прогулку? А если у тебя снова закружится голова? Затрясутся руки? Дорогой Альберт, не спускайте с него глаз, мой муж совершенно ослаб. Роберт: Не преувеличивай мою немощь, дорогая. Лучше сама приляг или займись женскими делами. А мы поговорим о наших маленьких мужских радостях. Правда, Дитрих? Ха-ха...С недавних пор я понимаю, что есть вещи, которые с женщинами лучше не обсуждать... (Клара резко вдыхает, словно намереваясь возразить, но прикрывает рот ладонью...Дитрих кланяется фрау Шуман и выходит за дверь.) Клара (с мольбой тянет руки к мужу): И ты даже не поцелуешь меня на прощанье? Ты совсем разлюбил меня...В тебе нет ни капли сочувствия к моим страданиям... Роберт (философски): Милая Клара, благополучие твоё и детей – моя первая забота. Но на что тебе моя любовь? У тебя есть гораздо более молодые и талантливые поклонники...Когда наступает старость, мужья должны хорошенько думать о будущем своих жён...Уходить вовремя – искусство мудрых... (Клара с рыданиями выбегает из комнаты). СЦЕНА ВТОРАЯ Шуман, Дитрих и присоединившийся к ним Беккер гуляют по городской аллее Дюссельдорфа. Прохаживаясь среди деревьев туда-сюда, они порой останавливаются, чтобы углубиться в разговор. Роберт Шуман: ...Так вот, мои юные друзья, не стоит терять ни минуты! Пишите, читайте, музицируйте, жадно ловите поэтическое мгновения ... Когда наступит старость, вы поймёте, как легко потерять остроту взгляда и слуха... Дитрих: Дорогой мастер, о какой старости вы говорите?! Вам всего 44 года, вас любит вся просвещённая Европа. Ваши сочинения знает каждый музыкант Германии! Недавний триумф в Гамбурге, показал, как далеко вы продвинулись в жанре симфонии...! Роберт Шуман: Полно, Дитрих! Вот уже несколько месяцев я не могу написать ничего вразумительного. Порой кажется, музыкальный гений покинул меня. Нет-нет, не возражайте!...Всё, что я отправляю друзьям, вызывает лишь недоумение и критику. Иоахим отказался играть мой скрипичный концерт – для него он слишком сложен. А Ферхюлст, напротив, утверждает, что я стал слишком прост... Видите ли, отправленное ему «Прощальное напутствие» оказалось, как он пишет, «недостойно моего гения». Прост! Как хотел бы я быть простым! Вернуться в благословенное детство и вновь обрести умение радоваться жизни... Играть, как Брамс, своими оловянными солдатиками! Или прыгать, как он, сразу через пять ступенек... Беккер: Дорогой учитель, вы, как в юности, не утратили способность восхищаться чужими талантами. Иоганнес Брамс просто очаровал вас. Неужели он действительно олицетворяет собой будущее немецкой музыки? Роберт Шуман: Да, да, это вне всяких сомнений! Чудеса до сих пор случаются, когда их ждёшь. А гений Брамса – это настоящее чудо! Дитрих: Но, маэстро, согласитесь, на страницах своей газеты вы раздавали щедрые авансы и весьма посредственным сочинителям. Все эти Бургмюллеры, Риффели, Розенхайны останутся в немецкой истории исключительно благодаря вашим рецензиям... Шуман: Ха-ха...Авансов действительно было много...Между прочим, у Розенхайна есть прелестная увертюра к опере «Посещение сумасшедшего дома». Я бы с удовольствием её сейчас переслушал. (вполголоса, как бы про себя...) И с ещё большим удовольствием сам бы туда отправился... Дитрих: Неужели эти имена так важны немецкой истории? Стоило тратить время на бездарей, усиленно отыскивая крупицы оригинального в грудах звукового мусора? Шуман: Не будьте злым, Дитрих! Вы не правы уже хотя бы потому, что творческий бульон должен весело кипеть в головах наших немецких тугодумов. Жажда творчества заразительна, десятки, сотни, как вы смели выразиться, посредственностей, прокладывают путь гениям. Поэтому я с грустью смотрю в глаза нашим потомкам: презрев усилия скромных любителей, они окажутся в культурной пустыне... Трудолюбивые честные посредственности – опора любого дела! Они, как Иоанн Предтече, готовят приход мессии... Трудиться над душами тысяч и тысяч бездарностей ради прихода великих – значит, поддерживать священный огонь в башне маяка. Корабль гения пристаёт лишь к тем берегам, где его ждут... И тогда с небес спускаются такие, как Брамс... Беккер: Но отчего вы убрали статью о нём из вашего собрания музыкальной критики? Минувшей осенью она наделала много шума: маэстро, не писавший статей десять лет, вдруг вновь взялся за перо! Сейчас же все в недоумении ищут причины вашего к нему охлаждения... Шуман: Вы правы. Это выглядит странно... (увидев скамью, грузно на неё опускается) Давайте присядем на минутку!... Поговаривают даже, что я убрал статью о нём из зависти. Болваны! Там, где есть безграничное восхищение, не может быть места зависти! Но... молодой орёл был слишком смущён моими похвалами. Даже Клара отругала меня за столь поспешные восторги: ранняя слава может навредить неокрепшему дарованию. А какую ответственность я на него возложил, назвав наследником Бетховена! Разве после этого можно писать, отдаваясь на волю только своей фантазии? В двадцать-то лет! ...Впору вообще перестать сочинять из боязни оконфузиться. Беккер: Мне кажется, вы преувеличиваете ранимость Брамса. Он производит впечатление вполне уверенного в себе музыканта. С какой неподражаемой деловитостью и решительностью он усаживается за рояль и берёт первые ноты – будто маленький мужичок-крестьянин под уздцы ведёт на пашню свою лошадь...(показывает, комически передразнивая) Шуман: (не замечая иронии) Вооот! Вы тоже почувствовали его здоровый простонародный характер! Вся наша немецкая романтическая утончённость, болезненная чувствительность и сентиментальность миновали его сердце! Верю в него!...Он будет могуч и крепок, как скала! Дитрих: Насчёт здорового простонародного характера я бы выразил некоторые сомнения. Он оттачивал мастерство в гамбургских кабачках и пивнушках, развлекал своей игрой портовых проституток...Сомневаюсь, что именно он станет наследником великих немцев. Ясный взгляд и стыдливый румянец на щеках – весьма обманчивы... Шуман: Уверяю вас, друзья, вы ошибаетесь. Уверенность его напускная, от робости, а чувствовать и любить он способен так, как мало кто из нас. Вообразите себе, он избрал дамой сердца мою Клару! Мать шестерых детей! Его чувствам не помеха ни её новая беременность, ни скверный характер, ни отсутствие юношеской свежести во взгляде. Что говорить, я и сам, когда вижу её, гордой походкой шествующей к роялю, с королевским достоинством поднимающей к клавишам сильные руки, верю, что она – существо из другого мира, по какому-то недоразумению воплотившееся в теле женщины... со всеми его испытаниями и обязанностями... Дитрих: Простите мне мое нахальство, мастер, но разве вы совсем не ревнуете? Фрау Шуман, похоже, приятно рыцарское поклонение Иоганнеса? Роберт Шуман: Ревность? Нет...Нет, друзья мои...Если бы всё было так просто. Ревность старого больного мужа к юному красавцу-сопернику?... Ха-ха...Это всего лишь неплохой сюжет для пошлых итальянских комедий. Но...В искусстве мы все равны. Когда мы устраиваем музыкальные оргии и часами играем квартеты или трио – у нас нет ни возраста, ни тел, ни собственных мыслей...Один лишь внимающий звукам слух...Или нет, не так...Мы все – словно одно целое, будто рой пчёл, вьющийся над розовой долиной. Только наша долина – великие сочинения немцев. Вы полагаете, пчёлы, стремительно несущие капли нектара в свой священный улей, могут ревновать друг к другу? Нет-нет, эта платоническая страсть пойдёт ему только на пользу. У каждого немца должен быть опыт Вертера...И, надеюсь, он избежит моих ошибок. Дитрих: Неужели вы совершали ошибки? Ваша дорога кажется такой прямой и ясной... Беккер: Да, да, покорнейше просим объяснить, что вы имеете в виду? Мне всегда казалось, что вы, как великий Иоганн Себастьян Бах, добились полной гармонии и в творчестве, и в семейной жизни... Вы с супругой являете нам образец для подражания... Среди поэтов и музыкантов это такая редкость! Шуман: Конечно, мы с Кларой прожили счастливые годы... Благодарение богам, нас окружают смышлёные и весёлые детки... Но... Мои юные друзья, я не скажу вам ничего нового... Вы не читали ещё последний роман русского писателя Тургенева?... Очень рекомендую. Талант, а тем более гений, должен быть одинок. Или как великий мудрец Гёте – женат на кухарке... Никаких творческих союзов! Дитрих, Беккер. (Вразнобой, возмущённо): Ну, нет! Как же так?! Не может быть! Клара – великая пианистка! Шуман: Это всё не то, друзья мои! Исполнитель, критик, слушатель – это нахлебники... Не будь творца, им не на ком было бы скакать, дергая поводья в свою сторону... Для вечности важен только творец. Беккер: Но исполнитель, дающий жизнь музыке? Он подобен творцу! Особенно такой, как несравненная Клара Вик! Шуман (словно не замечая их реакции): ...Мы с Кларой хотели слишком многого и переоценили себя. Каждый шёл к собственной вершине... В итоге каждый из нас пережил боль и разочарование. Цена семейных радостей оказалась слишком велика. Клара страдает как пианистка, я почти перестал быть композитором. Потратив юность на борьбу с филистерами, я потихоньку сам превратился в филистера... Дирижёрские нагрузки ... заработки... писание ради денег... вся эта концертная суета... Как я устал! Я чувствую себя древним старцем. Всё, что мне нужно – полный покой. Тишина. Одиночество... (умолкает, словно прислушиваясь к чему-то...) Все великие немцы были одиноки... Дитрих: Я читал ваше эссе про пользу одиночества. Вы писали... сейчас, минуточку, дайте вспомнить... «всё прекрасное, что когда-либо было совершено в мире, зародилось исключительно в школе одиночества»... Это... «кормилица великих умов, мать героев, друг поэтов...» Шуман: Да, да, благодарю вас, Дитрих, что так внимательно читали и запомнили! Какими мудрыми бываем мы в юности...только нам некому об этом сказать...Мы разбиваем лбы, следуя природным инстинктам...А всего-то и нужно было для счастья...Что, Дитрих? (насмешливо взглянув на музыканта)...Ну?...Вы же читали мои эссе? А вы, Беккер? (Беккер лишь пожимает плечами) Впрочем, вы сейчас влюблены, вы вряд ли поймёте... Дитрих: Неужели вы говорите о воздержании? И за двадцать лет ваши взгляды не изменились? «Не ищи истинного счастья вне себя», - вещал ваш старец Зангир неискушённому в земных удовольствих Аррадилу. «Говори «я в силах побороть себя, я господин себе...» Так? Роберт Шуман: О, да! Как я рад, что эти мысли были записаны и сохранились для потомков! Воздержание – это свобода, которую никто не в силах у нас отнять! ...Но я не был ни одинок, ни воздержан... Почему я не внял посланной мне небом мудрости? Земные страсти слишком сильно владели мной. Глупый, глупый романтизм! Беккер: И это говорит предводитель дъявольских романтиков?! Трудно поверить! Шуман (словно не заметив реплики): Погоня за чувственными радостями и земным счастьем опустошает художника...Случайной ли была мысль вернуться к ранним статьям?... Последнюю зиму музыка не шла ко мне... В минуту душевной горечи я перечитал то, что двадцать лет пылилось в сундуке. И поразился ответу на мои сегодняшние вопросы... ответу, пришедшему из тех, из юношеских лет. Я...хочу открыть вам мой секрет, друзья... Вы только не смейтесь над старым чудаком!... Небо посылает мне знаки. Я перестал писать музыку сам, но с того света мне дарит мелодии великий Шуберт. Вот и сегодня я записал новую тему... Я сделаю из неё новые вариации... Это будет моё прощание с детьми и Кларой... (Дитрих и Беккер замирают, многозначительно переглянувшись) Беккер: Дорогой маэстро, дождь усиливается... Не пойти ли нам в дом? Вы можете простудиться! Фрау Шуман наказала вас беречь! Шуман (долго и грустно вглядываясь в лица юных спутников): Вы думаете, что я не в себе? А я нормален, как никогда. Почему каждый раз упоминание о Шуберте или Бетховене вызывает у людей такой ужас? Почему мы говорим, что общаемся с великими посредством их сочинений, но не можем представить, что души их до сих пор живы и пребывают рядом с нами? (последнее говорит взволнованно, начиная жестикулировать...) Обладающие особым зрением способны видеть их, говорить с ними... Неужели это выглядит столь пугающе? Дитрих: Хорошо, хорошо, мастер, пусть будет по-вашему... Вот мы и дома... Шуман: Не изволите ли отобедать у нас, друзья? А после обеда я сыграю вам новую тему, посланную ангелами... (напевает в ми-бемоль-мажоре) соль-фа-ми... ля-соль фа... Дитрих: Сердечно благодарю за приглашение, но мне пора на репетицию оркестра. С вашего позволения, завтра я зайду за вами для прогулки... Беккер: Надеюсь также увидеть вас завтра. Передайте сердечный привет вашей супруге. Роберт Шуман: Не знаю, Беккер, буду ли я ещё здесь. Мои планы весьма удивят всех... Но помните, о чём мы говорили сегодня – одиночество и воздержание... Надо попытаться вернуться к исходной точке и начать всё сначала. Дитрих: (мнётся, не зная, что ответить на последнее замечание маэстро)... Спасибо за прогулку, уважаемый коллега! Общение с вами для нас всегда – огромная ценность. Роберт Шуман: Спасибо и вам, Дитрих! Прощайте, друзья! (Шуман скрывается за дверью, грустно глядя на молодых людей). Беккер: Что скажешь, Дитрих? По-моему, это добром не кончится... Дитрих: Пока он не дошёл до голосов с того света, всё казалось вполне обычным. Никаких аномалий или тоски, как предупреждала фрау Клара... Правда, тема, якобы посланная Шубертом – копия второй части его скрипичного концерта... Ты услышал? Беккер: Да, что-то есть общее... Светлое прощание и прощение? Но... что за трагические намёки? Что он собирается делать? Опасность душевной болезни для меня очевидна. Дитрих: Надо будет сегодня записать в дневнике все подробности нашей беседы... Мне кажется, совсем скоро мы узнаем что-то новое... (Уходят по аллее, продолжая обсуждать ситуацию...) СЦЕНА ТРЕТЬЯ Гостиная в доме семьи Шуман. Доктор Хазенклевер сидит у стола и что-то торопливо записывает в блокнот. Клара нервно ходит по комнате. Клара: Поймите, доктор, мы должны немедленно что-то предпринять. У меня больше нет сил терпеть такое отношение к себе! Роберт гонит меня из спальни, требует спрятать ножи и вилки, чтобы не поранить меня! Слыханное ли дело?! Мой добрейший и нежнейший муж опасается совершить преступление! Хазенклевер: (отрываясь от писания) Я вас отлично понимаю, фрау Шуман, вы встревожены и утомлены бессонницей. Но поймите и вы меня: успокоительное и обезболивающее на вашего супруга не действуют. К тому же, он вполне связно и понятно описывает свои ощущения. Он хочет пожить в тишине и покое...Почему бы вам не пойти ему навстречу? Может быть, ему на самом деле временно поселиться где-то в другом месте? Вы отдохнёте друг от друга, успокоитесь... Клара: Как вы можете так говорить?! Отпустить его – значит, подвергнуть страшной опасности. Я не могу перестать заботиться о нём, это священный долг жены и друга. Никто лучше меня не знает его привычек и потребностей! Кто подаст ему горячее молоко и хлеб с маслом, когда он в слезах? Кто накроет стёганым одеялом? Он спит так беспокойно...Кто будет сидеть рядом с ним ночами напролёт, прислушиваясь к каждому шороху? Наконец, кому он будет играть свои новые сочинения? Другим людям?! ...Потерять всё, ради чего я жила последние годы? Не требуйте от меня невозможного! Хазенклевер: Вы напрасно терзаете себя. Ваш муж совсем не так беспомощен и слаб... Во всяком случае, я ничем не могу помочь ему. Может быть, вам пригласить доктора Мюллера? Ведь он раньше был вашим лечащим врачом? Клара: Мюллера?! Ни за что! Это он распустил по городу слухи, что мой муж болен от моей навязчивой опеки... Он убеждал Роберта отказаться от дирижирования и побольше отдыхать! Мюллер – такой же интриган, как большинство здешних оркестрантов. На что они только не идут, чтобы во главе городского оркестра встал Тауш! Нет сил терпеть эти козни...Вы наш друг, придумайте что-нибудь! Ну, скажите Роберту, что без семьи он погибнет! Ему надо успокоиться и поискать дирижёрское место где-нибудь в другой части Германии. Всё наладится, я уверена. Только бы он отбросил эту безумную идею уехать из дома... Хазенклевер: Дорогая фрау Шуман, я понимаю, как вам тяжело принять состояние вашего мужа. Но, поверьте, после сорока такое с мужчинами случается... Им кажется, что жизнь прошла и ничего впереди уже не ждёт. Он невольно сравнивает себя с вашими юными друзьями и не хочет плестись на двадцать шагов позади... Вы – молодая, сильная, знаменитая, вы с лёгкостью зарабатываете тысячи талеров... А он чувствует себя нахлебником... Стремясь заработать, он может обескровить свой музыкальный гений. Подумайте об этом!.. Позвольте ему побыть одному там, где он хочет. Клара (будто решаясь): Да, он сказал, чего он хочет... Но это конец всему... Конец моей карьере, конец его будущему... Воображаю, как будет злорадствовать мой отец! Роберт... хочет уехать... в лечебницу для душевнобольных! Это была идея фикс всей его жизни – уверенность, что он закончит жизнь в сумасшедшем доме. И вот он уверяет меня, что его час настал... Эти голоса, эти видения, эти гении прошлого с того света... Все диктуют ему, все хором гонят из дома... Хазенклевер: Но я не вижу ни малейших оснований для подобного заведения. Ваш муж вполне владеет своим рассудком. Что за чушь! Клара: Именно! Чушь, глупость и безумие! Хазенклевер: Да нет, какое безумие?! Ни один сумасшедший добровольно не признает себя больным и не поедет в лечебницу! На такое способны только абсолютно здравомыслящие люди. Это всего лишь очередная романтичская фантазия... Но ради чего? Клара: Хорошо, доктор, я расскажу вам... Мы много говорили о нашей жизни с Робертом. Моя десятая беременность совершенно сломила его: никакие меры предосторожности и никакие подсчёты не помогают остановиться. Стоит мне родить ребёнка – я тут же начинаю носить под сердцем нового... Моя проклятая плодовитость скоро сделает нас нищими... Хазенклевер: Не думаю, что для вашего мужа проблема именно в этом. Он так любит детей! (В комнату незаметно входит Шуман и, стоя за портьерой, прислушивается к их разговору) Клара: Но это проблема для меня! Я не хочу растерять свой талант среди детских пелёнок! Мы – музыканты, о которых знает вся Европа, мы не можем прекратить гастролировать! Чтобы у меня была возможность выступать, Роберт должен руководить оркестром. А он говорит, что устал. Он, видите ли, никогда не чувствовал в себе дирижёрского таланта, он желает сидеть за столом и писать музыку... Хазенклевер: И что вам мешает примириться с таким его решением? Он действительно устал и нервы его перенапряжены... Муж, сидящий за столом – это всё же муж. Вспомните, его отец последние годы работал, лёжа в кровати... Вероятно, Роберт хотел бы повторить его судьбу... Клара: Лежать... Сидеть... Быть инвалидом в таком возрасте! Это невозможно! Сделайте что-нибудь! Неужели нет никакого способа вернуть его к нормальной жизни?.. Проклятые голоса гонят его из дома! И когда я пытаюсь переубедить его, он смотрит на меня с ненавистью... Хазенклевер: Ты вы считаете, что он не болен? Клара: Он болен, конечно... Но не таким образом, и не настолько, чтобы не жить дома... Хазенклевер: Не волнуйтесь, фрау Шуман. Ни в какую лечебницу мы его не отправим. Тем более, для душевнобольных. Никаких причин для этого нет. Пока он не совершил ничего экстраординарного... Клара: Что значит «экстраордтинарного», доктор? Что может быть хуже того, что у нас сейчас происходит? Хазенклевер (заметив, что Шуман скрывается за портьерой): Видите ли, дорогая фрау Шуман... Ваш муж – очень умный человек, гениальный музыкант. Он – большой художник... Мне ли говорить вам об этом? И он... может ...вынудить нас поместить его в клинику. Если уж он так решил... Клара: Да говорите же яснее! Хазенклевер: Он давно интересовался историей вопроса и знает, что душевнобольные люди не только говорят об агрессии, но проявляют её на деле... Они могут сбежать из дома... Пытаться что-то сделать с собой... Он отлично понимает, что коллеги меня на смех поднимут, если я спокойного рассудительного человека изолирую от мира. Поэтому ни на минуту не будем спускать с него глаз. А там, глядишь, наступит весна, вы разрешитесь от бремени... И всё вернётся в обычное русло... (Шуман, стоящий в нише двери в цветастом шлафроке, в домашних войлочных тапочках, со значением кивает головой и тихонько скрывается за дверью...) Хазенклевер: Позвольте дать совет, уважаемая фрау Шуман! Займитесь немного своим здоровьем, вы очень скверно выглядите. Вы сильная женщина, но такие испытания во время беременности могут плохо кончиться... (стучит пальцами по столу в нетерпении) Голос за сценой: «Мама, мама!... Папы нет в комнате... !Дверь на улицу открыта..!.» Клара: Ах, боже мой, это конец... Берта! Мария! Он сбежал! Я так и знала! Все на поиски! За что мне это? За что?! (стремительно уходит из комнаты) Хазенклевер (меланхолично): Куда же мне его отправить? В Эндених, к Рихарцу? Но позволит ли он спокойно работать? К тому же, лекарь ненавидит музыку... Ладно, напишу ему сейчас же... Санаториум для душевнобольных – как освобождение от бремени жизни...? Раскается, конечно, да будет поздно... Попасть туда легко – выйти по своей воле никому не удавалось... Впрочем, всё это я ему говорил... Что за блажь – войти в историю немецкой музыки «сумасшедшим композитором»? Ещё одна легенда.... Что мы за народ такой, немцы? Либо скучнейшие обыватели, либо не знающие удержу мятежные романтики... И как только наши немецкие боги такое терпят? (склоняется к столу и быстро пишет). (Занавес).

Категория: «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей» | Автор: Татьяна Черкасова

Просмотров: 471 | Комментарии: 22 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 22	1 2 »
22 Tcherkassova   (23.09.2013 12:12) Дорогие друзья и болельщики! Спасибо всем за поддержку данной работы и интерес к биографии Роберта Шумана. Мой диплом на конкурсе - это и ваша заслуга!!!! Всех, жаждущих знать подробности трагической судьбы композитора, отсылаю к своей книге "Роберт и Клара Шуман: метаморфозы любви и творчества". Она есть в Москве и Новосибирске. 21 Ульяна   (17.09.2013 08:15) Мне очень понравилась пьеса! 20 Радмила   (14.09.2013 17:17) понравилось 19 Tcherkassova   (11.09.2013 22:25) Композитор был, конечно, болен. "Но не ТАКИМ образом", как писала Клара в письме директору психиатрического санаториума в Энденихе. Тем не менее, посещать его там она отказалась. Последующие два года жизни были потрачены композитором на попытки вернуться к творчеству. К сожалению, все его усилия не увенчались успехом. 18 super girl   (11.09.2013 19:50) Супер!! 15 Висёлый Бабёр   (10.09.2013 18:25) Зачот! Немного напоминает нам что "кое что прогнило в нашм королевстве" (Имею ввиду наш Новосибирскй театр оперы и балета). Респект! редко когда могу дочитать пьесу до конца, а тут не только дочитал , даже представил и кроме того - провёл параллели с реальностью - кто где какую роль игрет в жизни. Это сильно! 17 Tcherkassova   (11.09.2013 11:22) Спасибо за отзыв! Весьма неожиданно. Было бы любопытно понять, какие именно параллели у Вас возникли с Новосибирском. Если что - все совпадения чисто случайны.:) 14 Денис   (10.09.2013 09:01) Бог в помощь!) 16 Tcherkassova   (10.09.2013 19:57) Вашими молитвами плывём с надеждой!:) 12 Tatiana_Lisenkova   (01.09.2013 19:14) Творческая работа поражает не только знанием музыкального, исторического материала, но и современностью!Помимо темы "ЖЗЛ", здесь красной нитью извечная тема взаимоотношений мужчины и женщины,их любви и невозможности до конца понять и принять друг друга!Автор талантлив и очень образован! 13 Tcherkassova   (03.09.2013 18:06) Огромное спасибо за столь высокую оценку моей скромной работы! На самом деле я несколько лет искала материалы для книги о Роберте Шумане. И вот книга завершена. Пьеса отражает только один трагический, переломный момент его биографии. 10 ritadale   (30.08.2013 10:24) А мне понравились и "наполненность" текста, и длинные диалоги (а как же без них, читайте классиков?) Сама пьеса сжата до предела, потому и на сцене будет смотреться здорово, не успеет утомить. Голосую - за! 11 Tcherkassova   (30.08.2013 10:34) Большое спасибо за отзыв! Искренее тронута инетересом к теме и добрыми оценками!:) 7 glebonator   (13.08.2013 10:55) Для микро-формата - очень живые действующие лица! За пьесой явно скрывается на порядок больше исторического материала, хотелось бы узнать где достать остальное! )) 8 Tcherkassova   (13.08.2013 19:38) Спасибо за интерес к Шуману. После окончания конкурса можно будет открыть источники и имя автора. А пока по условиям организаторов должна сохраняться полная анонимность.
1-10 11-15