Оглянешься: вокруг, на скучных берегах,
В измятом саване и грубых сапогах
Сугдея теплится на синей простыне --
И оживает женщиной во мне,
И красит рот в преддверии досуга.
На фоне камня, выжженной земли,
Небесные держащей корабли,
Мне шлюхой кажется
природа юга.
О, время липкое, торговля твой конек! --
Сугдеин обещает огонек
На башенке зажечь. Обманет, ясно.
И все же гибель древних городов
Достойна поэтических трудов
Поскольку лишь трагедия прекрасна.
О лестницы и стулья ударяясь,
Спешат туристы выглянуть туда,
Где мается безумная вода.
Им кажется: еще белеют трупы
На желтых мелях, где поет песок,
И будто виден девичий сосок.
Им в окнах стрельчатых
Чудовища видней.
Им кажутся сюжеты прошлых дней,
Возможными. Вступив в свои права
Лишь только ночь распорядится ими:
Даст насладиться, приоткрыв едва.
И на песке, который влез на берег,
Желая только тела и тепла,
Особенно заметно: власть – мала.
Особенно заметно: то за мной,
Что тянется стеною крепостной,
Иначе как любовью не назвать.
Что пылкое степное дуновенье
Приносит на минуту ослепленье --
И восвояси дёргает опять.
Весь нижний мир -- подобие креста.
Во мне как язва зреет пустота,
Подобная величью де Фиески:
Чудесный заговор, обманчивые фрески,
Звучанье Шиллера, и молчаливый Дант,
И прочее сгущение, реторта
Такого удивительного сорта,
Что в панике сдается комендант.
Он четко видит: как же власть мала!
Тот различает градусы тепла,
Кто отделяет нежное от страсти.
Чему нас учит этот переплет?
Что прав не тот, кто силою берет,
А тот, кто выезжает на контрасте.
Смотри, страна, влюбленная в себя,
Как Понт Евксинский, в облацех клубя
Морскую воду, темную как сажа,
Смеется. Между прочим, над тобой,
Шагающей на шпильках, в камуфляже.
И следом путешествует по пляжу
Избитый месяц, мальчик голубой.
|