Оглянешься: вокруг, на скучных берегах,

В измятом саване и  грубых сапогах

Сугдея теплится на синей простыне --

И оживает женщиной во мне,

И красит рот  в преддверии досуга.

На фоне камня, выжженной земли,

Небесные держащей корабли,

Мне шлюхой кажется

природа юга.

О, время липкое, торговля твой конек! --

Сугдеин обещает огонек

На башенке зажечь. Обманет, ясно.

И все же гибель древних городов

Достойна поэтических трудов

Поскольку лишь трагедия  прекрасна.

О лестницы и стулья ударяясь,

Спешат туристы выглянуть туда,

Где мается безумная вода.

Им  кажется: еще белеют трупы

На желтых мелях, где поет песок,

И будто виден девичий сосок.

Им в окнах стрельчатых

Чудовища видней.

Им кажутся сюжеты прошлых дней,

Возможными. Вступив в свои права

Лишь только ночь распорядится ими:

Даст насладиться, приоткрыв едва.

И на песке, который влез на берег,

Желая только тела и тепла,

Особенно заметно: власть – мала.

Особенно заметно: то за мной,

Что тянется стеною крепостной,

Иначе как любовью не назвать.

Что  пылкое степное дуновенье

Приносит на минуту ослепленье --

И восвояси дёргает опять.

Весь нижний мир -- подобие креста.

Во мне как язва зреет пустота,

Подобная величью де Фиески:

Чудесный  заговор, обманчивые фрески,

Звучанье Шиллера, и молчаливый Дант,

И прочее сгущение, реторта

Такого удивительного сорта,

Что в панике сдается комендант.

Он четко видит: как же власть мала!

Тот  различает градусы тепла,

Кто отделяет нежное от страсти.

Чему нас учит этот переплет?

Что прав не тот, кто силою берет,

А тот, кто выезжает на контрасте.

Смотри, страна, влюбленная в себя,

Как Понт Евксинский, в облацех  клубя

Морскую воду, темную как сажа,

Смеется. Между прочим, над тобой,

Шагающей на шпильках, в камуфляже.

И следом путешествует по пляжу

Избитый месяц, мальчик голубой.