Книга «Цветы и зола» – это попытка сказать с помощью детских по форме стихов о вопросах взрослых и вечных. Игровое начало сочетается в ней с трагизмом от осознания конечности бытия и временного надлома на стыке эпох. На протяжении книги мы слышим голоса разных лиц и существ, окружающих лирического героя и по-своему отражающих его внутренний мир. Инвариантным остается трагизм, экзистенциальный холод, от которого не укрыться в четырех стенах.
44 составляющих книгу стихотворения разбиты на 7 тематических разделов. Взросление лирического героя сменяется его зрелостью и увяданием – детская оптика при этом сохраняется от первой до последней строки.
Книга предваряется предисловием поэта Ольги Сульчинской.
На первых семи страницах прилагаемой рукописи представлены начальные 17 стихотворений книги.
ЦВЕТЫ И ЗОЛА
* * *
Други верные мои,
чада дремлющего мозга.
Лишь бы двор не подмели
за отъехавшей повозкой.
Пейте, ешьте, веселитесь
за пределом пониманья.
В стылом доме поселитесь
в качестве воспоминанья.
I
* * *
От тяжелых гусениц
спасу родную улицу.
Пьяница бульдозерист
на нее не сунется.
Не подъедет экскаватор
с многотонной гирею
покрывать мою кровать
штукатуркой с пылью.
Пусть испишут в тресте акт
подписями гадкими –
напущу цепных собак,
перебью рогатками.
Я – кощей стареющий
с тридевятой улицы,
вороньем и воробьем
гимны мне поются.
Под небесным куполом,
под зеленым луком
во дворе зарыт сундук
с моим волшебным духом.
Там взамен
стен и мин,
для войны пригодное,
пугало растет над ним,
злое, огородное.
* * *
Я с елочки в окно гляжу
и вижу за машинкой маму.
На телевизор бабушка кивает головой,
не одобряя давнюю рекламу.
Рассказывает случай о работе
отец, размахивая длинными руками.
А мне на них смотреть
смешно и грустно.
Я и по комнате хожу
небезызвестным вундеркиндом.
Я и на елочке сижу –
и никому меня не видно.
Мухи
Куда, интересно,
деваются мухи во время дождя?
Сидят, очевидно, в какой-нибудь тесной
засаде, за нитями капель следя,
о жизни мушиной посуживают
и изредка сонно подзуживают.
* * *
Я узнал в середине дня
от Кольцовой Тани:
Лева Гусев ждал меня
со своей компанией.
И теперь я этим прямо
крайне озадачен,
так что даже папа с мамой
волноваться начали.
Хоть и встречу я его
доводами кроткими,
будет с Левой разговор
чересчур короткий.
Но бояться хулигана
нас не учит Родина.
Гнать его метлой поганой,
обществу не годного!
Что облил водой дежурных,
что ругался матом –
без раздумий подтвержу
перед любым вожатым.
Вот отдельные штрихи
к портрету Левы Гусева.
Раз пишу о нем стихи,
значит, не боюсь его.
Ветер
Беспокойное вторженье –
ветер в комнаты проник.
Не знает их расположенья,
ошибаясь, хлопает дверьми.
То под тумбочку заглянет,
то к дверце шкафа припадет.
Наконец влетает в спальню
и находит там меня.
Здравствуй, ветер! Здравствуй, ветер!
Есть ли кто еще на свете
за дубовыми дверьми?
Ты с собой меня возьми.
II
Пробуждение
Вчера я проснулся не в мягкой постели,
а с тесной решеткой вокруг головы.
Трибуны вопили и громко свистели.
Угрюмо молчали косматые львы.
А Марк-гладиатор в домашнем халате
сидел на кушетке ногами в тазу.
И солнце сияло. И громы некстати
прокатывались то и дело внизу.
И крикнул я Марку: «Вернись во все это!
Съедят твое тело – куда полечу?»
Но Марк по-латыни давал мне советы
и мысленно хлопал меня по плечу.
Динозавр
Где поблескивают рельсы,
много тысяч лет назад
выходил на солнце греться
царь природы – динозавр.
В розовеющей дали
папоротники цвели.
Время медленней бежало
вкруг нетронутой земли.
Он об этом и о том
мыслил кожей и хребтом.
Сквозь него трамваи плыли,
двигались автомобили.
Но, стальных не видя тел,
пред собою он смотрел
и ложился на дорогу,
смутно чувствуя тревогу.
Про рака
Если б в сложной проводке нуждалась вода
из меди, свинца и железа,
он бы самые прочные провода,
не задумываясь, перерезал.
Все со скуки и зла. Но не рака вина,
что уж больно мала ему раковина.
Так лежит он, от хлорки в воде занемог,
но с клешнею на карауле.
Глупый кран на струю таращит глазок,
забыв, что его повернули.
Ерь
Мне вчера явился Ерь,
за спиной – котомка.
Посидели с ним, поели,
выпили негромко.
Встряхивал он головой
в деревенском стиле:
мол, давно уже его
не произносили.
Я и взялся сгоряча,
замычал, закрякал...
Ерь на это заскучал –
а потом заплакал.
Про бычка
Вдруг, без подготовки,
прямо в полдень знойный
взяли за веревку,
повели на бойню.
Он – голову кругами,
ссорится со всеми.
Он глядит рогами
далеко на север.
И хвост его болтается.
А там – металлов скрежет.
Для чего бодается?
Все равно зарежут.
Дом
Дома рождаются красиво,
с трудом лишаясь черных ран.
До возведения массива
здесь были ветер и бурьян.
А нынче – дом. Кишит жильцами
на много голосов и лиц.
В нем внуки сделались отцами
и сами внуков дождались.
Но грустно дому и безвестно.
И нет из близких никого,
кто мог бы описать его
необлицованное детство,
где дом, который раньше не был,
еще не выхожен от ран
и вечно падающий кран
на фоне облачного неба.
Сазан
Была ему набрана ванна.
Я к ней приближался с отцом.
Там темное тело сазана
лежало недвижным пловцом.
Из ванны его вынимала
огромная чья-то рука,
и на пол упало немало
воды у него с плавника.
Я думал: он в дальние страны
в багажнике едет сейчас
и скоро навек перестанет
по-рыбьему помнить о нас.
III
АВТОБИОГРАФИЯ
Так и ходил бы всю жизнь, когтист,
если бы Лена и Таня
с раннего детства не занялись
вплотную моим воспитаньем.
Правда, и к ним не сразу пришел
педагогический опыт.
Так, одно время им было смешно
тапочком по голове меня хлопать.
Пятнистого, пытались отмыть добела,
в черный покрасить потом.
А просто мама моя белой кошкой была,
а папа – черным котом.
Но рос я и креп, за годом год.
А рядом со мной неизменно
под бременем ответственности и забот
росли Таня и Лена.
Уже приучали с салфеткой есть,
зваться не Кисой, а Валей.
Показывали, как в коробочку сесть,
и когти в неделю раз постригали.
В их школе занятия непросты,
но много законов постиг там.
Отныне понятие чистоты
мне знакомо не по инстинктам.
Когда я в мечтах забегаю вдаль,
вижу: с сыновним теплом
я в дом из школы несу медаль,
чуть позже – и свой диплом.
Они принимают из рук портфель –
бесценные Лена и Таня.
И внуков они отправляют в постель
с постриженными коготками.
* * *
Мой сын собирался сам
на прогулку по первому снегу,
натягивал рукавицы
и санки брал под уздцы.
А теперь уже март, вероятно.
И где-то в тенистом проулке
за ночь замерзшая слякоть
хрустит у него под ногой.
Ночь отца
Вокруг отца посетители вертятся,
прямо к постели идут, незваные,
не сознавая, что просьбы во сне
теряют законные основания.
Поэтому на все бумаги подряд
он ставит печать без сомнений и дрожи,
пока глаза у него горят
непогашенным светом в прихожей.
* * *
С каждым годом все трудней
возвращаться в детство.
В шортики и маечку
больше не одеться.
Если вдруг меня застанут
на чужом заборе,
будут думать обо мне
как о взрослом воре.
Помогите слезть назад:
закололо в сердце.
Старость начинается
сразу после детства.
<…>
| 
