Василий Андреич, весь мокрый от слез, тянул кольцо с мертвого пальца. Оно никак не поддавалось. Кольцо явно не хотело расставаться со своим хозяином, к которому привыкло за долгие годы совместной жизни.
Василий Андреич уж хотел было пойти за маслом, чтобы облегчить свой труд, но тут кольцо соскользнуло само и, звякнув о паркет, закатилось под катафалк, на котором стоял обитый красным бархатом гроб с телом поэта.
Василий Андреич залез под катафалк и, нашарив в потемках маленький, юркий кругляш, вытащил его под свет дрожащей свечи. На кольце блеснула восточная вязь…



***
– Александр Сергеевич, я дарю Вам это кольцо в знак нашей любви и надеюсь, что оно сохранит в Вашем сердце образ той, которая ради любви к Вам отреклась от всех условностей света, от всего, что мешало этой любви… Я хочу, чтобы Вы носили его, не снимая, до самой своей смерти… И пусть этот талисман хранит Вас, хранит от всех бед, печалей и невзгод, от всех горестей и всех несчастных будущих увлечений. И никогда, слышите, никогда не смейте забывать меня, потому что Вы теперь – это я, а я – это Вы. Посмотрите на эти буквы – это мое заклинание. Я заклинаю Вас своею любовью и любовью того существа, что уже шевелится у меня под сердцем: будьте счастливы, будьте любимы и прощайте навсегда. – Елизавета Ксаверьевна выпорхнула из полумрака прибрежного грота, неоднократно служившего любовникам тайным убежищем, и, шурша юбками, легко взобралась на откос. Вскоре ее белое платье уже трудно было разглядеть в быстро наступавших южных сумерках, и только море шумело точно так же, как и десять минут назад, когда она была еще здесь.
Александр Сергеевич надел кольцо на палец. «Храни меня, мой талисман…», – тут же вынырнули из ниоткуда строчки… И слеза скатилась со щеки. И смешалась с морской волной…

***
Иван Сергеевич склонился над таинственной надписью. Что же она значит? Предыдущие владельцы кольца были уверены, что это каббалистические знаки и обладают они невероятной магической силой… И Василий Андреич, и Александр Сергеевич, царствие им небесное… Теперь владельцем Талисмана стал он. И это, конечно же, не просто формальное наследование. Любому начинающему писаке ясно, что это кольцо – символ высокой традиции в великой русской литературе, и обладать им может лишь самый достойный из ее представителей. Лестно это осознавать, без сомнения. Что уж тут говорить… Но ведь и ответственность какая!..
Иван Сергеевич задумчиво покрутил кольцо на своем пальце… «Сколько мне было, когда он погиб?.. Семнадцать?.. Восемнадцать?.. Какую чушь я тогда писал!.. Шуми, шуми, пловец унылый, шуми угрюмо ты веслом…» , – Иван Сергеевич усмехнулся в бороду, но тут же помрачнел – «Последний курс университета… Помнится, студентам под страхом отчисления запретили тогда присутствовать на отпевании в Конюшенной церкви, а мы все равно пошли. Правда, прорваться сквозь полицейское оцепление не смогли, так и стояли со всей огромной толпой на морозе…» – Иван Сергеевич подошел к окну, за которым сгущались теплые парижские сумерки. – «Говорили, что поклонники и особенно поклонницы чуть ли не напрочь состригли его бакенбарды себе на память».

***
Лев Николаевич снова мучился отсутствием вдохновения. Трудолюбием его Бог не обидел, но вдохновение… Это ведь материя эфемерная… «Может быть действительно Талисман, который Иван Сергеевич мне завещал, помогает в таких делах? – думал он, вытирая длинное лезвие косы охапкой свежескошенной травы. – Кто его знает… Теперь уж не проверишь: вздорная баба эта французская певичка, зажилила кольцо, не хочет отдавать. Хотя, конечно, дело пустое, баловство, блажь… Да и побрякушки эти я не шибко-то жалую».
Лев Николаевич поплевал на свои грубые, широкие ладони, вдохнул полной грудью свежий деревенский воздух и снова принялся за косьбу.

***
Полина открыла шкатулку, положила в нее медальон с завитками волос и кольцо, которыми так дорожил покойный Иван Сергеевич, и взялась за перо. Писала по-русски. Этот волшебный язык она выучила, благодаря ему.
Вверху страницы красивым почерком Полина вывела: « В Пушкинский музей Александровского лицея…»
Все-таки будет правильнее, если это кольцо вернется к его первому владельцу, а не достанется этому полоумному тульскому графу, который ходит босиком как мужик и пашет землю плугом. Дикость какая! Не думаю, что Пушкину бы понравилось, что его кольцо будет постоянно измазано грязью.

***
Семен легко вытащил стекло из рамы и тихо скользнул внутрь темного помещения. Царя скинули, теперь все можно.
Он зажег свечу и цепким глазом оглядел комнату, вдоль стен которой стояли застекленные шкафы. Семен подошел к одному, попытался открыть… Заперто. Вытащил из-за пазухи топор и обухом стал бить стекла. Сторожа можно было не опасаться. После литра самогона, выпитого «совместно», тот будет спать как убитый. А может и вообще не проснется… Поглядим, как дело пойдет.

***
Толян Кишиневский отключил гитару от усилка, обвел мутным глазом зал ресторана, рухнул за ближайший столик, дыхнул трехдневным перегаром на враз запотевшую поверхность кольца. Потер его о штанину джинсов и завел свою вечную песню:
– Штука знатная! Мне ее дед перед смертью подогнал. Дед еще тот поц был. Он в двадцатом от Питера до Одессы на крыше вагона доехал. Через красных, через белых, через зеленых… Реальный чувак! Говорил, что подрезал это кольцо в музее и что принадлежало оно самому Пушкину. Ты че, не веришь?! Посмотри на картине, там, где он в халате сидит, с бакенбардами. Вот это самое кольцо у него там на пальце! Реально!

***
В городище Чуфут-Кале, древнем караимском поселении, расположенном на вершине неприступной горы, в мастерской, выдолбленной в глыбе известняка, старый ювелир Симха заканчивал работу над последним своим изделием. Больше он не возьмется за инструменты: глаза уже не те, да и руки не слушаются, как прежде… Город приходит в упадок, народ перебирается вниз, в Бахчисарай, там теперь вся цивилизация, вся торговля, все деньги…
Новый русский губернатор, заказавший кольцо, просил непременно написать на нем что-нибудь магическое. Ладно, вот вам: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа, да будет благословенна его память».